– Вы – как прелестная Сиринга, а я – козлоногий Пан. Я настигну вас среди деревьев, и вы будете моей навек, – бормотал Мавр, таща Иринку за руку к лесу.

«Козел... как есть козел, этого уж точно не отнять», – думала про себя Иришка, перебираясь через канаву, тянувшуюся вдоль обочины дороги. Что поэту просто-напросто захотелось потрахаться на природе, было понятно с самого начала, только Иринка предполагала осуществить сей процесс на заднем сиденье машины, а не посреди буреломов, царапучих кустов и мокрой от росы, больно режущей ноги травы. Да и почти новые, на громадной шпильке, босоножки портить не хотелось. Сколько на них копила! Но босоножки, положим, можно и снять и попросту нести в руках. А вот юбчонку и сетчатую белую майку куда девать? Не бегать же ей, в самом деле, голой по лесу!

Поэт, однако, довольно скоро разрешил ее тревоги и сомнения, избавив Иришку от принятия решений по поводу одежды. Не заходя далеко в лес, так, что и дорогу было видно сквозь деревья, Мавр, шепча непонятную, но полную страсти абракадабру, обхватил Иришку обеими руками и прижал к ближайшему пыльно-сырому, в грубой коре, стволу. Тут же и полез под юбку:

– Лилит, моя Лилит... Я твой демон... и принесем с тобой жертву...

И все в том же духе еще добрых четверть часа нес Мавр, вовсе уже непонятное, трахая при этом Иринку так, что на ее копчике и спине не осталось уже живого места от ритмичных ударов о ни в чем не повинное дерево. Юбка и майка пришли в полную негодность, слава Богу, хоть обувка уцелела. Иринка через силу изображала африканскую страсть, пытаясь по возможности приблизить конец, и думала про себя, что с козла-поэта непременно надо будет стребовать компенсацию за безнадежно испорченный наряд. Такие полоумные дохляки, сделав свое дело, как правило, потом сильно смущаются и робеют, так что бери их за горло голыми руками. И тут же, словно в ответ на ее мысли, воображаемая ситуация внезапно перешла в реальность. Только за горло взяли Иришку.

Поэт вдруг перестал бормотать, а дико взвыл и схватил Иринку за шею. И, воя вовсе уж не по-человечески, принялся душить. И совсем не в шутку, а всерьез. Иринке и доли секунды не понадобилось, чтобы понять – дело плохо. Требовалось срочно предпринять спасительные контрмеры. Надежда была лишь на хилость сбрендившего поэта и собственные силы. Но дохляк Мавр оказался хилым только с виду. Оторвать его руки не было никакой возможности, а Иришка уже задыхалась. Дать мерзавцу по яйцам она тоже никак не могла – прижатая намертво к дереву да еще с раздвинутыми ногами. Оставалось только вцепиться маньяку в лицо ногтями и попытаться добраться до глаз. Но Мавр уворачивался да еще пребольно кусался, не переставая при этом выть. Бесплодная борьба затягивалась. А легкие Иринки уже рвались на части, требуя воздуха. Пространство вокруг стало уплывать, покрываясь рябью черных мошек, на дно тянул парализующий, черный, смертельный ужас. Только не так, не под этот звериный вой свихнувшегося извращенца!