– А ты как туда попал?

– Хотел его замочить, – откровенно признался Валек. – Как говорится, сидел в засаде. И тут его начали убивать… Я и вылез.

– А чего ты не подождал, ведь и ты хотел того же?

– Не привык чужими руками жар загребать. Уж извини. Да и вообще, чего-то жаль его стало. Может, я и не прав. Но не мог, знаешь, по-другому поступить.

– И молодец, – одобрила его действия сестра. – А пока выйди. – Катя осмотрела рану. – В принципе, лучше показаться хирургу, но это, я думаю, не совсем безопасно. Поэтому я постараюсь сама… Сначала нужно остричь волосы вокруг раны. – Она осторожно дотронулась до головы ладонями.

– Расслабьтесь.

До той минуты напряженный как струна, Коломенцев неожиданно для себя обмяк, словно хватанул стакан водки. Но ощущения были совсем другие. Он вдруг почувствовал странное, давно забытое чувство покоя, словно не испытал совсем недавно столь ужасных потрясений. Мягкие нежные прикосновения заставили вспомнить детство, мать, сестер… жизнь словно сделала невероятную петлю и вернула его на шестьдесят лет назад.

Руки Кати творили чудо. Реальность куда-то исчезла, неясные образы сплетались, словно струи разноцветного дыма. Когда-то в молодости Коломенцев несколько раз посетил китайскую опиумокурильню в Шанхае, мукомол не любил об этом вспоминать, но все казалось донельзя похожим на те недавние ощущения. Душа как бы отделилась от тела и отправилась в странствия, но не в причудливый мир, населенный фантомами и ускользающими тенями, а в прошлое, то самое прошлое, которое, казалось, безвозвратно кануло в небытие.

Зеленая, расцвеченная пестрыми цветами лужайка неподалеку от дома, ярко светит солнце, он и сестры играют в серсо. Девочки бросают легкие обручи, а он ловит их деревянной шпагой. Тут же рядом мать… Совсем молодая, в легком белом платье, стоит, держа над головой кружевной зонтик, и внимательно следит за игрой, заразительно смеется. Причина – он. Неловко взмахнув шпагой, мальчик поскальзывается и со всего маху падает в высокую траву. На глазах у него слезы, и мать, продолжая улыбаться, достает из соломенной корзиночки красное яблоко и вручает сыну.

Новые воспоминания. Берег пруда. Он, совсем маленький, вместе с женщинами в дощатой купальне. Сквозь щели пола поблескивает нефритовая вода, закутанные в простыни тела, вот мать сбрасывает покрывало и бросается в пруд. Всплеск, из камышей вспорхнула дикая утка. Гувернантка, косясь на мальчика, осторожно спускается по осклизлым ступеням в воду, маленькие острые грудки покрылись мурашками, худощавое стройное тело словно просвечивает в солнечных лучах. «…А бела, как сметана; очи светятся, словно две свечки», – возникают в памяти пушкинские строки.