Шон мог придумать только одно место.

Оставив Энджелу стоять во дворе, он рванул машину с места так, что взвизгнула горящая резина, и уехал.

Всю дорогу камень беззвучно выл.

Шон подъехал так близко к статуе, как только сумел.

Оставив пойманный в луч света камень на земле, он принялся копать яму. Батарейки начинали садиться. Но еще оставляли достаточно времени на то, что Шон должен был сделать.

Мотыгой он вырыл прямо перед статуей глубокую яму.

И опустил в нее камень. Темной кладбищенской землей засыпал его Шон, затаптывая каблуком. Он завершил свое дело в тот самый момент, когда луч фонарика померк.

Шон заставил себя задержаться в густой тени святого, чтобы проверить, не различит ли в земле какое-нибудь движение.

Прислушиваясь и присматриваясь, он прождал три долгих минуты, отсчитывая их вслед за стрелками наручных часов.

Ничего…

Ничего…

Ничего.

Шон снова разрешил себе дышать.

Без торжества, без ликования он сказал себе, что одержал верх.

Устало вернувшись к машине, он закинул фонарь и мотыгу на заднее сиденье и подошел к передней дверце.

И только взялся за ручку, как почувствовал, что что-то сомкнулось у него на лодыжке — твердое, безжалостное, четырехпалое и прочное, как стальные тиски.

Богган лежал у его ног. На боку. Как ребенок. Можно было подумать, что он решил поиграть. Пока он не разинул пасть.

* * *

Энджела почти без движения сидела в кресле в спальне. Горел ночник, дверь была закрыта. Энджела ждала, погруженная в раздумья.