Падмири, усаживаясь на низенькую скамью, плотней запахнула шерстяную накидку и поправила шаль. Она улыбнулась своему молчаливому спутнику и прикрыла глаза.

С крыши дома снялась какая-то птица. С громкими криками пометавшись над садом, она подлетела к деревьям и скрылась в листве.

Сен-Жермен, следивший за ней, опустил голову и, сознавая, что молчание затянулось, негромко позвал:

— Падмири…

Он вновь умолк, словно в звучание этого имени ему удалось вложить все свои мысли, что было делом практически невозможным, ибо в голове его царил полный сумбур.

— Ты так ничего мне и не сказала.

— О чем же? — вновь улыбнулась Падмири.

— О нас.

С их памятного свидания в комнате, напоенной ароматом сандала, прошло уже десять дней. Уснувшая жажда сызнова обострилась, но занимала сейчас его совсем не она.

— А что мне следовало бы сказать? — Голос ее был по-прежнему безмятежен.

— Что ты всем довольна…

— Я более чем довольна, — подтвердила Падмири.

— …Или, наоборот, ужасаешься…

— С чего бы мне ужасаться? — Ей захотелось прикоснуться к нему.

Сен-Жермен отвернулся и, посмотрев на закатное солнце, прищурил глаза. Даже этот спокойный оранжевый свет был для него слишком ярким.

— Тому есть причины, — ответил он приглушенно. — Но суть не в них.

— Тогда в чем же? — Слова его не задевали Падмири, но он был встревожен, и она сочувствовала ему.

Сен-Жермен повернулся. Он мог бы этого и не делать, ибо солнце, за ним полыхавшее, позволяло ей видеть лишь его силуэт.

— Я мог бы солгать, что в ту ночь мной двигало нечто большее, чем… необходимость. Однако это было бы глупо, не так ли?

— Да, это было бы глупо, — подтвердила она.