— Сейчас уже не имеет большого значения, что ты собой представляешь, — продолжала Падмири, словно не замечая его замешательства. — Но знай, что это меня смутило бы какой-то месяц назад. Если бы я предвидела, что может произойти, еще до того, как ты появился в моем доме, тебе, полагаю, было бы отказано в гостеприимстве. — Она гневно вскинула подбородок. — И даже потом, случись мне разгадать твою тайну без… скажем так, некоторой помощи с твоей стороны, я бы, не мешкая, указала тебе на дверь! Так кто же и перед кем виноват? — Голос ее упал, теперь в нем угадывалась усталость. — Понимаешь ли, ты не единственный, кто посвятил себя служению Майе. Она самая убедительная из богинь.

Миг — и что-то тяжелое легло ей на плечи. Руки ее сомкнулись у него за спиной.

— Падмири, — прошептал Сен-Жермен, словно бы заклиная ее именем то, что происходило и в них, и вокруг.

Их поцелуй длился и длился. Прошла вечность, другая, потом из глаз женщины хлынули слезы — крупные, беспричинные, вымывающие холодные льдинки, затаившиеся в глубинах ее существа. Ей делалось все теплей, а она все рыдала, не в силах остановить облегчающий сердце поток. Сен-Жермен терпеливо ждал, и Падмири была ему благодарна: ей хотелось отплакаться на долгое время вперед.

— Ты хорошо плачешь, — сказал он, когда его довольно невежливо оттолкнули. — Мне остается только завидовать: у меня не бывает слез. Можешь и дальше, если захочешь, делать это при мне.

Она улыбнулась, утирая глаза.

— Нет, с этим покончено. Не знаю, что со мной было. — Голос ее звучал приглушенно. Внезапно ей захотелось остаться одной. Пойти к себе, привести в порядок лицо, постоять возле Ганеши. Его слоновья лопоухая голова всегда вселяла в нее спокойствие. Ганеша — бог благосклонный и мудрый. Он непременно даст ей добрый совет.

Сен-Жермен, словно бы заглянув в ее мысли, кивнул.

— Я буду в лаборатории. Если решишь, что я тебе нужен, дай знать о том Руджиеро.

— Руджиеро? Где же я его разыщу?

Он посмотрел на нее как на глупенькую девчонку.

— В твоей людской вечерами толкутся рабы. С ними порой засиживается и Руджиеро. Если ты велишь принести тебе из библиотеки что-нибудь редкое, мой слуга все поймет. Если распоряжения не последует, все пойму я.

— Рахур, придворный брамин, увидел бы в этой хитрости еще одно проявление Майи.

— Рахур верит и в колесо. И в то же время заявляет, что притязания мусульман оскорбляют богов. Если всем в человеческой жизни ведает колесо, что в том оскорбительного? — Сен-Жермен усмехнулся. — Падмири, Падмири, не играй с собой в прятки. Рахур тут ни при чем.