Квинси так глубоко ушел в мысли, что едва уедал увернуться от ветки, чуть не сбившей его с лошади. Только непривычно обостренные ощущения помогли избежать удара по лицу. Было бы очень глупо умереть такой смертью! Юноша никогда не задумывался о собственной смерти. Он был молод и до недавнего времени считал себя неуязвимым.

Жажда мести росла. Всплыла в памяти строчка из «Макбета» — увы, теперь ему никогда уже не сыграть эту роль на сцене: «Но я дерзаю до конца. Смелей, Макдуф, не трусь! И проклят тот, кто крикнет: «Стой, сдаюсь!»[44]

Когда ночное небо прорезала бледная голубизна рассвета, Батори спикировала на ступени аббатства Сен-Дени. Если бы кто-нибудь бодрствующий видел ее прибытие, ему бы показалось, что это одна из горгулий упала на землю. Плащ с темным капюшоном, который графиня накинула, чтобы скрыть обгоревшую кожу, почти идеально сливался с камнем.

Батори проследовала ко входу в церковь, изнывая от мучительной боли. Ее тело сильно пострадало от огня. С каждым движением она чувствовала, как отмирает и заново рождается плоть. Графиня жаждала отдыха и любовных объятий «женщин в белом» — вот кто с готовностью позаботился бы о ее ранах! Батори скучала по этим преданным созданиям. Теперь они мертвы. Еще две причины, чтобы заставить Дракулу и Мину страдать.

Уцелевший глаз приметил высеченную из камня Троицу над входом. Батори могла спокойно воспользоваться дверью, как и любой другой посетитель, но ведь это была Его церковь. Она хотела войти так, чтобы напомнить Богу о своей силе. Обугленная рука насквозь пробила тяжелую дверь из дерева и железа. Опустив капюшон, Батори с вызовом прошла через громадную залу готической церкви, известной как «королевский некрополь Франции», последнее пристанище всех монархов. Взгляд упал на статую Христа, умирающего на кресте. Даже Его сын был слабее, чем она.

В лучах восходящего солнца загорались яркими красками стекла витражей. Двигаясь мимо статуй последних королей из рода Бурбонов к усыпальницам, Батори старательно игнорировала боль, которая распространялась по всему телу. На полу лежали плиты из оникса. Считалось, что по правую руку под центральной плитой покоится Людовик XVI, по левую — Мария-Антуанетта. Золотые буквы на черном ониксе гласили: «МАРИЯ-АНТУАНЕТТА АВСТРИЙСКАЯ, 1755–1793». Батори знала, что на самом деле тела королевы под плитой нет. По крайней мере всего ее тела.

Стиснув клыки, графиня кулаком пробила каменную плиту без всяких надписей, что находилась за гробницей Марии-Антуанетты, просунула в дыру изувеченную руку и достала шкатулку из слоновой кости с изображением креста. Из единственного оставшегося глаза Батори потекли кровавые слезы, и от плоти, еще не остывшей после поцелуев огня, стал подниматься пар. Шкатулку ей подарил человек, которого она когда-то любила. Дракула назвал ее монстром, неспособным на любовь. Глупец! Ее любовь была столь глубока, что ради отмщения за утрату Батори жаждала спалить дотла весь мир. В шкатулке лежало то, что графиня когда-то считала своим главным достоянием. Во время последнего посещения церкви она подняла плиту из оникса и поместила шкатулку в усыпальницу. Это был дар возлюбленной, знак того, что ее смерть отомщена. А еще обет, что мир — и сам Господь — заплатят за свершенное преступление.