Он взял ее руку, отвел от книги:
— Только одно, дай сказать одно. И больше не буду пока. Ноа, ты знаешь, что ты — изменилась?
Со светлого лица, широкого, сердечком сходящего к маленькому подбородку, серьезно глянули карие глаза:
— Нет, Витя. Я не изменилась.
— Да как же! Я вижу!
— Не изменилась. Я продолжаю меняться. И это больно. Не надо пока, хорошо? Про это — не надо.
Темнота стояла, широко разводя руки, сгибая локти вокруг неровного комка света и в этом комке они сидели рядом, как опутанные светлой паутиной, и книга лежала, касаясь коленей.
Книга лежала, раскрытая, неважно, на каком месте, опираясь обложками на смятые простыни.
Книга лежала, раскрытая там, где пальцы девочки-змеи тронули шершавый обрез и поддели, как разделяют надвое спелый абрикос.
Книга лежала, раскрытая и смотрела снизу на двоих черными знаками с пожелтевших страниц.
Книга лежала, раскрытая и смотрела.
Книга лежала.
Книга.
— Она о травах? Но я не встречал таких трав. Это местные? Растут здесь?
— Она не о травах. Ты увидел травы, другой увидит другое. И, вернувшись, ты найдешь вместо трав что-то еще. Она о знаниях текущих и знаниях незыблемых.
Есть знания, которые иногда теряются, перетекая из одного мира в другой. Есть люди, что идут в другие миры, разыскивая их. Для себя или для прочих. А есть знания стержневые, незыблемые. Законы, по которым живет сама жизнь. Все реальности нанизаны на них и нет мира, в котором что-то противоречит им. Если это не мир, рожденный уже мертвым. Незыблемых знаний не теряют, это все сказки, что главные знания можно потерять. Если бы мы теряли знание, как жить, то и не жили бы. Они врастают в нас, понимаешь? Сами.
— Как трава?
— Да.
— Но зачем тогда книга? Если они сами?
— Мы разные, те, кто рожден со способностью мыслить и чувствовать. Кто-то остается малым и никогда не вырастет. Малым хватает толики, крошечной. Подумать о еде, почувствовать удовольствия. Знания им не нужны, малые живут жизнь и умирают, не выходя из своего крошечного колеса. Есть и другие — побольше, но им не дано бесконечности. Каждому из таких отпущена доля знания, как сено в кормушке. Они выбирают сено из своих ясель по-разному, кто-то за день, кто-то жует его весь срок своей жизни. Но большего не дано им.