Волчий час длится всего несколько мгновений, но от него зависит, каким будет рассвет.

* * *

Утро было морозно-свежим, ярким и сияющим. Красные рябины, трепещущее золото тополей, паутинки в воздухе, радостные голоса детей, бодрый лай собак — все это говорило о том, что продолжается бабье лето, что до настоящих холодов еще далеко, что можно на полдня уйти в лес реке, развеяться… Да, Леониду Павловичу было от чего развеяться! И в это утро, распахнув, как всегда, окно и выглянув с пятого этажа на улицу, он твердо решил провести эти выходные на свежем воздухе. Он так устал за последние месяцы! И если бы кому-то можно было пожаловаться на несправедливость судьбы, он наверняка бы излил свою душу — но жаловаться было некому. Его жене — все еще спавшей у стены, завешенной ковром — тоже приходилось не сладко. Да, Люба терпеливо делила с ним невзгоды — его невзгоды — и никогда не пыталась увильнуть от тех неприятных обязанностей, которые последнее время ей приходилось выполнять.

Размяв плечи и сделав несколько приседаний, Леонид Павлович встал в одних трусах возле окна и принялся глубоко дышать, как это научил его делать участковый врач Полищук. Вот так: предельно растягивая воздухом грудную клетку и потом резко выдыхая… Леонид Павлович прислушался: в соседней комнате было тихо. «Слава Богу, — подумал он, — по крайней мере можно спокойно принять душ… — еще один резкий вздох. — …Господи, как же это все надоело!..»

Надев на босу ногу шлепанцы, Леонид Павлович торопливо пошел в ванную, стараясь даже краем глаза не смотреть на громоздкий и жуткий предмет, занимающий половину прихожей. Но все-таки, как ни старался он зажмуриться, проходя мимо, глаз на какую-то долю секунды приоткрывался и выхватывал из полумрака прихожей контуры отвратительной, вертикально стоящей штуковины.

«Уфф! — мысленно произнес Леонид Павлович, вламываясь в ванную. — Сейчас же под холодный душ!..»

Он открыл было кран, достал бритвенный прибор, но тут же снова закрыл воду и прислушался. Да, в соседней комнате было совершенно тихо! Торопливо положив на место помазок с полоской крема, он вышел из ванной. Шагнул через коридор, подошел к двери. Этот тошнотворный запах! Запах мочи, экскрементов, немытого стариковского тела. Немного подождав, он толкнул дверь.

Она лежала, не двигаясь. Под скомканным, сбитым в кучу, пропахшим мочой одеялом. Лицо ее, как в течение всех последних недель, было нечеловечески-страшным: глубоко запавшие глаза, беззубый рот, хищно заостренный нос, пергаментная кожа в обрамлении седых, клочковатых, давно не мытых волос. Однако теперь ее лицо показалось ему еще более страшным: на нем отпечатались следы недавней агонии, последней в этой земной жизни напрасной борьбы.