Ник расхохотался, глядя на эти лица, полные оскорбленной гордости.
— Она ниже вашего достоинства, такая работа? — Никто из двоих не посмел дать честный ответ «Да!», и он наклонился поближе, чтобы они поняли: пожелтевшие длинные зубы ничем хорошим не пахнут. — Любой из этих оленей стоит тысячи таких вонючих трупов, как вы.
Снова приложив палец к носу, он вошел в дверь ближайшей хижины, бросив через плечо:
— Остерегайтесь диких собак. Они выпускают кишки быстрее, чем летят мои сани.
И он исчез. Только тут же выставил голову обратно:
— Понимаете проблему? У этих хижин нет настоящей крыши, мне приземлиться некуда. Паркуюсь на улице, и мои олени открыты для хищников. Потому-то вы и здесь. По этой единственной причине вы еще живы. Защищайте их.
Он не стал добавлять, что им еще и козлами отпущения быть, если вервольфы возмутятся. «Я-то здесь при чем? — скажет он. — Это все молодежь бессердечная».
И он снова скрылся в хижине.
— И чего я вообще тебя слушал? — взвыл Сергей.
— Да заткнись ты. Тут хотя бы теплее.
Они заняли позиции по бокам саней, запряженных здоровенными зверями. Сергей встал возле Рудольфа, потому что нос оленя так пылал, что читать можно было — «Войну и мир» в оригинале, восьмой раз. Паша вспрыгнул в сани сзади, и они стали ждать, пока Ник вылезет из хижины, где ему было приготовлено угощение.
Рудольф услышал вой первым. Уши огромного зверя насторожились. Красный нос зашевелился, олень фыркнул. Топнул ногой по земле. У него за спиной олени стали беспокойно переступать. Сергей шагнул назад и спросил своего кузена:
— А
Она сопоставила три пункта: собственный вой, лай диких собак — и деревню, куда все это сходилось. Не будь ей так за них страшно, она бы оживилась так, что словами не передать.
Для нее это, естественно, было невозможно.
Она не была собакой, не была волком, не была человеком.
Она была мутантом, гибридом, полукровкой, чудовищем.