– Если это поднимет тебе настроение, можешь начать прямо с десерта… – великодушно предложил он брату.

Марк промолчал. Не вдаваясь во вкус, ел быстро, разговаривать он не желал. Оуэн, наоборот, наслаждался каждым кусочком. Его пока не раздражало, что брат дуется на него, словно обиженный мальчик.

Чувствуя себя здесь скорее пленником, чем гостем, принципиально не поблагодарив своего «надзирателя» за обед, Марк перебрался в гостиную. Старательно делая вид, что не замечает присутствия Оуэна, смотрел телевизор, бесцельно переключая каналы. А тот не мешал брату дуться: развалившись на широком диване, с увлечением читал толстую, довольно потрепанную книгу.

Узнав, что вечером они идут в театр – да не куда-нибудь, а в оперу, Марк подскочил из кресла.

– Но я не люблю оперу! – воскликнул он, горячо протестуя всем своим видом.

– Тогда тем более пойдешь! Это будет тебе воздаянием за боль, которую ты причиняешь мне, отвергая меня! – закрыл дебаты Оуэн.

Лицо Марка сделалось кислым.

– Но у меня нет смокинга! – делая последнюю попытку отвертеться от похода в театр, нашелся он.

Пожав плечами, Оуэн открыл шкаф. С иголочки, черный смокинг уже дожидался Марка. И он не сомневался, что тот будет впору. Принимая душ, хмурился. Эта скотина заранее знала, что он останется! Убедиться, насколько хорошо тебя знают, было не очень приятно. Выйдя из душа, застал в ванной Оуэна. Сложив руки на груди, тот разглядывал его, прислонившись плечом к дверному косяку.

– В вашей «Брахмапутре» разве не принято стучаться? – недовольно спросил Марк, потянувшись за полотенцем.

Оуэн пропустил его колкость мимо ушей.

– Хотел посмотреть на твою фигуру без одежды… – сказал он. – Вот, любуюсь твоим телом. Смотрю, ты не изменил своей привычке выбирать: поджарое, стройное, без лишней мышечной массы, но сильное и гибкое тело…

– Налюбовался? Ну и проваливай отсюда! – огрызнулся Марк, заворачивая вокруг бедер полотенце.

На этот раз Оуэн отреагировал.

– В моей «Брахмапутре», как ты выразился, принято отрезать языки невоспитанным мальчикам… – заметил он с мягкой вкрадчивостью в голосе. – Не забывай, с кем разговариваешь!

Марк в ответ фыркнул.

– Ах, извините, ваше брахмапутство! – раскланялся он, помахав перед ним невидимой шляпой. На глаза упали волосы, он пятерней зачесал их назад.

Оуэн хмыкнул. Злить и дразнить, выводить из себя брата – было его привилегией. В глазах заплясали лукавые искорки.

– А ты хорош! Действительно, напоминаешь гончую. Интересно, если я захочу погладить тебя… Укусишь? – шагнул он вперед.

Приняв боксерскую стойку «только попробуй», Марк чуть развернулся корпусом, примеряясь, куда бы врезать настырному индийскому величеству. Без труда блокировав удар, Оуэн перехватил его руку, вывернул за спину и толкнул брата к раковине.

– Кулаки чешутся? – спросил, ласково улыбнувшись ему из зеркала. – Впрочем, я и сам не прочь избить тебя до бесчувствия, чтобы… – он игриво подышал Марку в ухо. Вспыхнув, тот попытался вырваться, но Оуэн уже и сам отпустил его. Весело рассмеявшись, вышел из ванной. Поле битвы осталось за ним.

– Скотина! Ненавижу!

Марк сердито, со всей силой, кулаком стукнул по мраморной плите, в которую была вделана раковина. Подпрыгнув, попадала разная парфюмерия. Пузырек с туалетной водой, упав на пол, разбился. Терпкий, тревожащий что-то в душе, горьковатый запах заполнил комнату.

– Эй, не буянь тут! Убирать будешь сам! – снова заглянул Оуэн.

– Да убирайся уже! – заорал на него Марк, запустив в успевшую захлопнуться дверь еще одним пузырьком.