– Если бы! – хмыкнул Родион. – Это было бы полбеды! Беда в том, что «друг» клыкастый, хвостатый, на четырех лапах! Приблудился к нему, он и оставил. Пока рассказывал, всю трубку слюнями заплевал, пуская пузыри от восторга. Псина, видите ли, такая умная, ничего не жрет кроме сырого мяса… Представляешь? – шумно вздохнул он. – Попытаюсь уговорить его отдать собаку. Сдалась она ему, как корове седло рысака…

– Флаг тебе в руки! – с сомнением пожелал Виктор.

Оба прекрасно знали: их общий друг, самый молодой профессор Петербургского университета, обладая статью и внешностью былинного богатыря Алеши Поповича, характер имел Иванушки-дурачка, который за чудом ходил. Если что втемяшит себе в голову – упрется не хуже барана в новые ворота…

– Я, собственно, зачем зашел… – перевел Родион разговор в другое русло, – твоему семейству ничего передать не надо? Например, пламенный привет с горячим поцелуем от единственного блудного сына!

Виктор сделал вид, что не догадывается, куда тот клонит.

– Ну, значит, я поехал… в Питер! – Родион встал с кресла.

– Поезжай! Поезжай! Что с вами, тунеядцами, будешь делать! – отмахнулся от друга Виктор, глянув на толстую пачку документов, которую предстояло просмотреть.

Голос у Родиона стал просящим.

– Так я зайду к вам домой, передать моей любимой Анечке Дмитриевне привет от единственного и блудного сына?

Родька, со студенческой поры еще, очарованный благородной красотой матери (прабабка которой служила фрейлиной при царском дворе и приходилась кузиной князьям Долгоруким), был влюблен в нее с детской застенчивостью. Платонически, ни на что не рассчитывая. Но даже в бытность свою нищим студентом умудрялся дарить матери на именины шикарные корзины роз. Как белогвардейский офицер, пил за ее здоровье стоя, залпом и прищелкивал каблуками, целуя ей руки.

«Тоже мне, штабс-капитан Овечкин!» – порой хмыкал отец. Гусарские замашки Родиона матери и самой не очень-то нравились, но она великодушно терпела этого дамского угодника. Говорила, что не хочет обижать застенчивого юношу. «И кто у нас тут застенчивый? Этот, что ли, котяра, привыкший слизывать сметану из чужих блюдечек!» – с легкой ироничностью подумал о друге Виктор.

Имея свою собственную, Родион обожал соблазнять чужих жен, получая прямо садистское удовольствие от разборок с ревнивыми мужьями своих любовниц. Устроив очередному рогоносцу хороший мордобой, пиная уползающую от него живую «котлету», со знанием дела объяснял сопернику, что сделает не только с его рогами, если тот посмеет хоть раз обидеть его женщину. Добавив в свою речь кавказского акцента, смотрел на «жертву» жгучим взглядом смертельно оскорбленного горца и говорил:

– Вай, вай, дарагой… сколько можно «люля-кебаб» из тебя делать? Увижу, твой жена плачет… вай ме дэда! Кастратом петь будешь в хоре, для мальчиков… Мамой клянусь!

И рокочущий, басовитый смех Родиона приводил незадачливого соперника в неописуемый ужас. Виктор, выслушивая очередную байку о «донжуанстве» друга, только головой качал.

– Ну и злой же ты, Родька! Злой как черт!

В ответ тот благодушно хлопал его по плечу.

– Признавайся, – говорил Родион, – завидуешь мне – Рыцарю Без Страха и Упрека! – и громко фыркал.