— В любом случае звери будут драться, — сказала Роза Марена. — Это их способ общения — опустив головы, нестись друг на друга, чтобы попробовать, крепки ли у них рога и остры ли зубы. Ты понимаешь?

Рози вдруг подумала, что понимает сказанное женщиной, и это испугало ее. Она поднесла пальцы ко рту и дотронулась до своих губ. Они были сухими и горячими.

— Нет, никакой драки не будет, — сказала она. — Никакой драки не будет, потому что они не знают друг про друга. Они…

— Звери будут драться, — повторила Роза Марена, а потом протянула что-то Рози. Потребовалось мгновение, чтобы та поняла: это золотой обруч, который она носила над правым локтем.

— Я… я не могу…

— Возьми, — произнесла женщина в хитоне с неожиданным раздражением. — Возьми! Возьми же! И не хнычь больше! Ради Бога, прекрати свое тупое овечье блеяние!

Рози протянула дрожащую руку и взяла обруч. Хотя тот и был только что на теле женщины, на ощупь он оказался холодным. «Если она предложит мне надеть его, я не знаю, что я сделаю», — подумала Рози. Но Роза Марена ничего больше не сказала. Вместо этого она вытянула свою покрытую пятнами руку и указала на оливковое дерево. Мольберт исчез, и картина — как и та, что была в ее комнате, — выросла до невероятных размеров. Кроме того, она изменилась. На ней по-прежнему была изображена ее комната на Трентон-стрит, но теперь там не было Рози, стоявшей лицом к двери. Комната погрузилась в темноту. Лишь прядь светлых волос и одно голое плечо виднелись над одеялом на кровати.

«Это я, — с удивлением подумала Рози. — Это я там сплю и вижу этот сон».

— Ступай, — сказала Роза Марена и дотронулась до ее затылка. Рози сделала шаг к картине, главным образом для того, чтобы избежать прикосновения этой холодной и жуткой руки. Сделав этот шаг, она поняла, что до нее доносятся звуки — очень слабые — уличного движения. Кузнечики прыгали вокруг ее ступней и щиколоток в высокой траве. — Ступай, Рози Настоящая. — Спасибо за то, что спасла моего ребенка.

— Нашего ребенка, — сказала Рози и тут же ужаснулась. Человек, осмелившийся поправить эту сумасшедшую женщину, сам должен был быть ненормальным.

Но когда женщина в пурпурно-красном хитоне заговорила, в ее голосе прозвучало не раздражение, а сочувствие:

— Да, да, если хочешь — нашего ребенка. Теперь ступай. Помни то, что должна помнить, и забудь то, что тебе надо забыть. Береги себя, когда очутишься вне пределов моей защиты.

«Еще бы, — подумала Рози. — Больше я к тебе никогда не приду, можешь не сомневаться. Это было бы все равно…»