Многое в своём отце Элвуд любил или почти любил, но чаще всего — испытывал к нему жалость. А как ещё относиться к человеку, который ударялся в слёзы где угодно — в магазине, в кино, в буфете «Золотого Корраля»[69] — оплакивая покойную жену? И что Элвуд мог сделать, кроме как пойти за ним в пустыню — туда, где нет никаких заборов, где всё, кажется, дышит свободнее и где они оба прятались от настоящего, отправляясь на поиски прошлого?

Элвуд помнил Мисти, свою мать. Помнил её волосы, тёмно-русые, почти чёрные. Помнил кофточки на бретельках, косточки лопаток, выпиравшие, как ангельские крылья. Помнил, как отец постоянно твердил ему, что она больна, сильно больна. Помнил её лекарства — прозак, литий, зелёные с белым таблетки, укрощавшие её биполярное расстройство, — и то, что от них она время от времени становилась как пьяная, кружилась голова, заплетался язык. Бывало, она гладила его по щеке, глядя из-под полуопущенных век глазами, похожими на пару заходящих лун, и говорила: «Мой Элвуд. Слава Богу, что у меня есть Элвуд». Он помнил, как легко она переходила от веселья к плачу, — однажды она выползла из-за стола, обливаясь внезапно выступившими слезами, и смахнула с подноса на пол индейку, про которую отец сказал, что она «суховата, но ничего, вкусная».

Наконец, он помнил ту ночь, когда она, растолкав его, спросила: «Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, да?» Где-то между сном и явью он разглядел её силуэт, склонившийся над ним в темноте, и сказал: «Да, мам. Я тебя тоже». Тогда она вышла, а он остался лежать, спелёнатый паутиной сна, пока не понял, — слишком поздно, уже после того, как, отбросив одеяло, сбежал по лестнице в холл, после того, как услышал сухой щелчок винтовки, — что-то не так.

Она оставила ему на стене красную гвоздику — брызнувший мозг, — а на кухонном столе письмо, написанное таким стремительным и острым почерком, что он напоминал колючую проволоку. «Мне так жаль, — говорилось в нём. — Я знаю, что это ни черта не значит. Просто слова, и всё. Но мне правда очень жаль».

Бессмысленное письмо. Бессмысленный поступок. Разорвав листок, он бросил клочки в унитаз и спустил воду, но и шесть месяцев спустя помнил каждое слово так ясно, словно они отпечатались в его мозгу под страшным давлением момента, как впечатывается в породу окаменевший лист.

Лето в восточном Орегоне, ветер налетает раскалёнными порывами, будто дышит большой зверь. В тот июльский день, когда Денис и Элвуд нашли мёртвого индейца, крупный песок забивался в глаза и мешал дышать, так что они были в тёмных очках и повязанных на лицо мокрых банданах, как бандиты.