Через десять дней после смерти Мисти — в середине февраля — Денис потребовал, чтобы Элвуд пошёл с ним на улицу играть в мяч.

— Мороз же, — сказал Элвуд, а Денис ответил:

— Так надень свою блядскую куртку.

Элвуд ни разу не слышал, чтобы отец ругался; он сделал, как ему было велено.

Когда они лицом к лицу встали на лужайке перед домом, шёл снег, замёрзшая трава хрустела под ногами. Сначала игра шла вяло, но потом мышцы разогрелись, удар стал вернее, мяч набирал скорость, и наконец они начали швырять его изо всех сил, словно их жизни от этого зависели. Рукавицей они находили мяч, вырывали его из воздуха, подавляя скорость, а потом — со всего размаха, широким движением, похожим на взмах крыла ветряной мельницы, — отправляли туда, откуда он прилетел. Снег валил всё гуще, мороз крепчал, и руки скоро вновь онемели, а мяч, со свистом рассекавший белизну, стал почти невидимым. Машины притормаживали, водители высовывались посмотреть на них, но, едва поняв, что это вовсе не игра в снежки, переставали улыбаться и, разинув рты, восклицали «Ну и ну!»

Потом Элвуд получил мячом в лоб с такой силой, что кровь хлынула из носа, а между бровями тут же вспух шишак. Денис сказал: «Прости меня. Господи, прости меня», — и понёс Элвуда в дом, где мокрым полотенцем обтёр ему лицо, положил в постель и принёс пузырь со льдом.

Они слова не сказали о Мисти с тех пор, как она покончила с собой, а тут разговорились. Дениса снедала вина за причинённую сыну боль, и ему хотелось, — нет, было необходимо — выставить и свою боль напоказ.

— Элвуд? — сказал он. — Хочешь узнать кое-что ужасное?

Элвуд не хотел. Каждый звук, каждый проблеск света только усиливал красную пульсацию позади глаз. Но он слушал, и, наконец, отец сказал:

— Я не раз желал ей смерти. — Он тихо, жалко рассмеялся. — Знаешь, как бывает, ввязываешься в драку или видишь на улице красотку и ловишь себя на кошмарной мысли? Думаешь: «Вот было бы здорово, если бы завтра жена умерла от рака мозга или ещё от чего-нибудь». На самом деле ты ничего такого не хочешь, но всё равно думаешь. — Он вздохнул через нос. — Это ужасно, я знаю.

Последовало долгое молчание, а потом Элвуд снял со лба лёд, посмотрел отцу прямо в глаза, протянул руку и, взяв его ладонь в свою, спросил, нет ли у него такого чувства, что фунтов пятьдесят горя придавили его к земле.

— Да, — сказал отец. Его глаза пожелтели, будто в них попало что-нибудь токсичное. — Только не пятьдесят, а все сто пятьдесят.

С тех пор о Мисти они больше не говорили, только вздыхали иногда: «Господи, как мне её не хватает». Они друг друга понимали. Оба потеряли любовь всей жизни, а узы, подобные этим, делают слова лишними. Она всегда была рядом с ними, между ними, как неловкая пауза, которую Денис стремился заполнить сначала бейсболом, потом боксом, охотой, рыбалкой, фильмами Чака Норриса и, наконец, пустыней. Там они будут срывать верхний слой почвы, крошить скалы и грабить мертвецов, пока не найдут ответа на вопрос: и что дальше?