— Ты веришь в... как бы это назвать? В проклятия?

— Проклятия? Наведение порчи? Галиматья!

— Видишь ли, я полагаю, насылание проклятий и наведение порчи доказывают существование сверхъестественных — вернее, противоестественных — влияний.

— Бабушкины сказки! Случайное совпадение событий возводят в разряд сверхъестественного. Человека прокляли, через пару-тройку дней он случайно угодил под автомобиль... Вот и готова умопомрачительная повесть о чародействе.

— Убеждены? — спокойно спросил де Ришло.

— В чем?

— В том, что бабушкины сказки — бессмысленная и беспочвенная ахинея?

— Разумеется, — улыбнулся Итон. — Потребуются веские доказательства, дабы заставить меня поверить в обратное.

— Даст Бог, к рассвету вы сохраните свой здоровый скептицизм неприкосновенным, — ответил де Ришло. — Всей душой уповаю на это.

— Хорошо, — вмешалась Мари-Лу. — Ты англичанин, дорогой, ты родился и вырос в обществе европейском до мозга костей. Но в России люди куда ближе к первозданной природе, куда лучше и, прости за откровенность, гораздо тоньше воспринимают ее. Сверхъестественное — в частности, одержимость бесом, — воспринимается как нечто само собою разумеющееся... Да коль скоро на то пошло, вся революция семнадцатого года — наглядный пример массового бесовского наваждения!

— Девочка совершенно права, — подхватил де Ришло. — И не забывайте, Ричард: я сам наполовину русский по крови. Касаемо национального сознания Мари-Лу говорит сущую истину.

— Примерно за год перед тем, как ты вызволил меня и вывез в Англию, — сказала Мари-Лу, — в деревне, отстоявшей от Романовска верст на пятьдесят, убили оборотня.

Итон довольно-таки невежливо расхохотался.

— Ну-ну, — произнес он, приближаясь к дивану, где привычно свернулась калачиком жена. — Теперь пытаетесь убедить бедного доверчивого британца, будто человек и впрямь способен превращаться в хищного зверя! За полночь выбираться из постели, отращивать когти, клыки и выходить на охоту... А потом возвращаться домой, принимать обычный облик и тихо-мирно досыпать?

— Не столь упрощенно, — улыбнулась Мари-Лу, — однако здравое зерно в обрисованной тобою картине, пожалуй, наличествует.

— Расскажи, — попросил Саймон.

— Ты же знаешь, волки охотятся стаями. Почти неизменно. А в том уезде объявился волк-одиночка, наводивший ужас на окрестных обитателей и наделенный чудовищной, неимоверной хитростью. Он резал овец, ловил собак, загрыз двух маленьких детей. Потом растерзал старую крестьянку.

Мари-Лу помолчала, точно собираясь с силами, а потом продолжила:

— Ее отыскали уже окоченевшей, с напрочь вырванным горлом, изгрызенную. Но, вдобавок, изнасилованную. Тогда-то и стало ясно, что речь не о волке, а о волколаке.