Канария, задрапированная в черные покрывала с красными вышивками, сидела на грубом каменном троне, распустив богатые волосы. Белела босая нога, попирающая измятый чеканный щит. А на полу комнаты, понурив плечи, сидела Хаидэ, лицом к хозяйке. Не повернулась на громыхание двери.

Два миста, важные, как грубые статуэтки, стояли обок Канарии, глядя поверх головы египтянина. За их спинами на высоких подставках чернели изваяния демонов — пляшущей женщины с раскинутыми ногами, стоящей на змеином хвосте. И мужчины, слепленного в виде ящерицы, у которой из-под головы дракона, наброшенной капюшоном на собственные плечи, высовывалось свирепое мужское лицо.

Наверху, посреди угасающего света пиршества сонные гости заканчивали пировать, не беспокоясь, что хозяйки не видно. На столах снова стояли кувшины с холодными напитками, фрукты горками красовались на расписных подносах. Рабыни уводили уставших в покои, а те, кто приехал в гости из собственных городских домов, собирались, допивая и перебрасываясь словами.

Перед распахнутыми воротами ходили стражники, выводя коней и повозки. А поодаль, за углом следующего дома, где начинался большой пустырь, в зарослях лебеды и чертополоха лежал Нуба, запрокинув к небу неподвижное лицо. Маура сидела рядом, держа руку на его лбу. А Даориций, взмахивая рукавами, ходил по обочине, тихо ругаясь.

— Надо было запрячь повозку! Послушал тебя, заладила, сердце чует, сердце!

— Так уж случилось, папа Даори.

— Как быть сейчас? Я не могу бросить вас тут. И тебя к порту не отправишь…

Из-за высокой стены выехала телега, гремя большими колесами по мостовой. Возница придержал смирную лошадь и спрыгнул. Подходя к спорщикам, сказал деловито, оглядывая великана:

— Этого, что ли, грузить? Да я не подыму. Эй, Гарта, вставай, засоня. Старый, тоже берись, если пуп не сорвешь.

Маура отступила, с изумлением через вуаль разглядывая сопящих мужчин, что подталкивали Нубу, а он застонав, сумел сесть. И после, медленно вставая, навалился на плечи помощников так, что те охнули хором, таща его к телеге. Свалив раненого на дощатое дно, подняли свисающие ноги.

— Ты, закутанная, рядом сядь, держи ногу, чтоб не сползла под колесо. А ты дед, пеши пойдешь.

— И куда это мы? — строптиво поинтересовался Даориций, пристраиваясь сбоку от смирной лошадки.

— Недалеко. В дом господина Мелетиоса. Он так приказал.

В маленькой комнате с низким потолком Канария разглядывала Техути. Под ее злым взглядом он подавил бешенство, смешанное со страхом. Вырядилась, как ярмарочное пугало. Забавляется тайными обрядами, бесясь с жиру и думая, чем бы еще себя развлечь. Но ей достанет глупости принести его в жертву, и глядеть своими коровьими глазами, как мисты отрезают его гордость, его сокровище и звонкую монету — мужской корень для услады женских садов. Придется подыграть…