Распаляя себя, кричал, уже подвизгивая, махал руками, бил кулаком в грудь. Хаидэ, выпрямившись, смотрела с изумлением и брезгливой жалостью.

— А этот демон? Думаешь, не знаю, почему ты звала его другим именем, а? Орала ему Нуба, потому что всегда обманывала меня, не любя. Лелеяла мысли о черном уроде, только твой бывший раб и нужен тебя. Он, а не я!

Канария холодно разглядывала возбужденное, испуганное и злое лицо.

«Смотри-ка. И этот не лжет, как разошелся».

Хаидэ подтянула связанные колени. Сказала устало:

— Значит, меня спасал. Ну что ж, пусть так. И благодарю, что напомнил о черном рабе. Ты прав, негоже забывать свою любовь, даже если она в прошлом.

— Хватит пререкаться!

Канария приосанилась, выпячивая большую грудь под черным полотном.

— Я справедлива! Каждый получит, чего хочет. Мужчина выбрал меня, дикарка. Несмотря на всю твою знатность. Он теперь мой! А тебя выкинут из дому. Если посмеешь подойти, хоть на шаг, я затравлю тебя псами.

Она хлопнула и мист, подойдя, рассек кинжалом ремень, освобождая колени и щиколотки Хаидэ. Помог ей встать и подтолкнул к выходу. Канария нежно взяла руку Техути и сжала ее, вонзая ногти в кожу.

— Ты должен быть счастлив, ты получишь все. Но если солжешь мне еще хоть раз, берегись. Перед лицами темной Кварати и мужа ее даю клятву — мои дары обернутся страшными карами.

Они вышли из подземелья в тишину спящего сада, где изредка черными силуэтами виднелись фигуры заснувших гостей. Хаидэ шла меж двух стражников, все еще со связанными руками. А Канария, накинув поверх зловещего одеяния светлый плащ, плыла следом, слушая жаркий шепот Техути и деловито размышляя, куда пристроить красавчика по приезду мужа. Сделаю его приказчиком в полевой деревне, решила. Будет жить в домишке, под присмотром. А я — приезжать за пшеницей и проверять, как готовят к весне зерно и землю. Девок там оставлю пострашнее, прочих продам. И пусть соглядатаи блюдут его верность мне.

Улыбаясь нарисованной картине, кивнула быстро подошедшей няньке, за которой шла с недовольным видом сонная Алкиноя. Бросив руку девочки, нянька упала на плиты, распластываясь ничком.

— Моя госпожа! Нет моей вины! Не наказывай!

— Что случилось? Теопатр?

— Нет, нет. Твое ожерелье, моя госпожа…

Нянька заплакала, дергая себя за волосы.

— Стойте!

Стражники застыли, держа Хаидэ. Канария снова обратилась к няньке.