На пороге пещеры Пастуха он склонился, почтительно касаясь рукой лба и сердца.

— Мой жрец, мой Пастух, время спящей вышло, в ней больше ничего нет, кроме тела. И молока для младенца.

Пастух думал, глядя на Видящего поверх спины женщины, что разминала его ступню. Кивнув, поменял ногу. И показал на деревянный низкий табурет со спинкой в виде толстых гнутых рогов.

— Она сейчас закончит. Умелица Тека просит милости разбудит спящую сейчас. Чтоб мальчик не умер по-настоящему. Цветы поддержали в нем жизнь, но без молока Ахатты он скоро навсегда останется в пещере, не умея вернуться к людям.

— Ты решаешь, когда, мой жрец, мой Пастух.

— Да…

Пастух небрежно коснулся пальцем горла женщины и ее груди. Та, кланяясь, удалилась из пещеры. Колыхнулся толстый ковер, приглушая шаги в коридоре.

— Вина, Видящий? Возьми чашу сам, наполни. Запасы скоро кончатся, пора отправлять тойров с тиритами — грабить прибрежные села. Пусть пользуют умения Исмаэла Ловкого, чего ж им пропадать.

Он улыбнулся, притопывая босой ногой по мягкому коврику.

— Поймет ли его женка, когда проснется, что умерший люб славно обучил своих подопечных. Убивать мужчин и насиловать женщин. Правда, она сама женщина, пустое развлекаться с ней чем-то еще, кроме телесных игр.

— Да мой жрец, мой Пастух.

— Иди. Соберем шестерку после заката. И ночью пусть умелица принесет матери мертвого сына сестры.

— Да мой жрец, мой Пастух, — поставив на каменный стол пригубленную чашу, Видящий встал. Оказав почтение, повернулся уйти.

— А кроме да мой жрец у тебя нет больше слов?

Видящий опустил руки и посмотрел на недовольное лицо в тяжелых складках белой кожи. Молчал, ожидая продолжения.

Тот совал ногу в сандалию, притопывал, чтоб расправить ремешки. В теплом влажном воздухе пахло свежим вином и тлеющим в очаге деревом.

— Скажи мне, Видящий невидимое, ведь именно ты первый среди нас должен видеть — невидимое. Скажи, узоры верны? Так ли послушны тойры, так ли глупы их бабы? Не носится ли в воздухе подземных лабиринтов чего-то, что мы упустили?

Он грузно встал и, вытягивая унизанную кольцами руку, пошевелил толстыми пальцами, словно хватал невидимую паутину. Видящий заговорил, осторожно подбирая слова:

— Мой жрец, мой Пастух, всегда есть риск, ведь это люди и у них горячая кровь. Но мы совершили большую и долгую работу. Мы пришли в племя пять поколений назад и вот они живут без богов и ничего, кроме жратвы и тупого веселья не требуют их куцые души. Всегда настает время, когда надо сорвать плод. Иначе он перезреет и пропадет без толку. Все говорит, что время настало, это твои слова, мой жрец, мой Пастух. Или умрет сын и внук вождя, и мы снова будем сидеть и ждать новых плодов.