— Уехала в племя, к себе. Я лицезрел всадников, перед тем как уединиться тут в размышлениях о вечном. Их были тысячи. Тьмы! Знаешь, черный, она звала меня с собой. Плакала и просила. Но я отказался. Я…

— Где был ты с ней, в последний раз? Где вы расстались?

— Полдня пути от Паучьих гор. Там она пыталась пройти стены, чтоб найти своего мертвого сына. А я не люблю мертвых. Пусть они там, далеко. Это на север от полиса. Если менять лошадей, можно доскакать за полный день и полную ночь. Но она уехала. Сюда. Она искала меня! Меня!

Бледный кулак ударил в грудь. На лице бежали, сменяясь, волны теней, оно становилось живым и красивым, а после вдруг бледнело, падая в пустоту.

— Но я избрал другую. И теперь правлю миром. Миром! Я! Все лягут у моих ног!

Он замолчал. Поднимая темные глаза к суровому лицу Нубы, спросил шепотом:

— Лягут?

Замотал головой и закрыл ладонями уши, повторяя:

— Лягут, конечно лягут. Потому что я!..

Нуба отпустил потную руку Канарии, та рванулась к выходу, путаясь в подоле.

В каменной выемке, захламленной огрызками и костями, раскачивался, шепча себе утешения, стройный мужчина в белом хитоне, туго схваченном широким поясом. Черные волосы, прижатые нелепым венком, прикрывали уши.

Нуба, склоняясь к прутьям, спросил:

— Зачем ты здесь? Ведь можешь уйти, в любое мгновение. Прямо через решетки.

Техути опустил руки. На глазах великана его лицо теряло цвет, размывалось, а стройная фигура уменьшалась в размерах, становясь похожей на рисунок, украшающий пузатый бок грубой вазы.

— Чудесная Левкида дает мне поесть. То есть, Персефона, нет, Алтея… Я всегда сыт.

Нуба отпустил прут и отвернулся. Канария, с мольбой глядя на него, светила факелом на каменные ступени, ведущие в коридор подземелья.

Когда за спиной Нубы загремел засов, он пропустил женщину вперед и пошел за ней, поводя плечами, будто снимая с них липкую паутину. В кладовке деревянные створки плотно легли на пол, подняв облачка пыли, и Канария хмуро сказала:

— Он не был таким, правда. Любая захотела бы его и смогла отобрать.

— С тобой он всегда будет таким, — тяжело ответил Нуба. И пошел прочь, мерно шагая через дом, в перистиль, мимо удивленного Перикла, косящего ему вслед мутными глазами. Мелетиос и Даориций поспешно встали, прощаясь с радушным хозяином.