Однако взгляд сторожа оставался угрюмым, пока спутник Джозефе не сунул ему несколько монет.

Вскоре Карлино и Джованни сидели за столом в полупустой харчевне. Хозяин поставил перед ними огромное блюдо плохо прожаренной свинины.

Карлино недовольно скривился.

– Любезный, не найдется ли у тебя другой пищи? Мы монахи и не вкушаем мясного. – И тут же поинтересовался: – Не скажешь, далеко ли до Старого Места?

– Два дня пути, если Господь будет милостив к вам, – не слишком приветливо ответил хозяин.

Потом он кивнул слуге, и тот принес гостям крутую кашу из вареной фасоли.

– Аббатиса возвращается через четыре дня, – обратился Карлино к своему ученику, придвинув ближе миску с едой. – Надеюсь, мы успеем настроить орган к ее приезду.

Разговор за ужином не клеился. Они пили темное, чуть горьковатое на вкус пиво и молчали. На улице тоненькой флейтой посвистывал ветер. Безнадежно серый, как облачение францисканского монаха, осенний день без единого светлого лучика завершался.

Под монотонное бормотание голосов немногочисленных постояльцев, а, скорее, под воздействием усталости, душу Карлино затопила печаль. Он сидел, склонив голову над кружкой, и думал о том, как можно пройти столь длинный путь так незаметно? О долгой ли дороге из Италии в Богемию он думал? Или о своей жизни?

Вдруг, словно по полу рассыпались орехи, зазвенели звуки цимбал. Это пробовал струны молодой цыган в белой рубахе и бархатной безрукавке. Музыка взвилась к потолку, напирая лавиной.

Удивление мгновенно вытеснило из сердца Карлино меланхолию. Он узнал эту мелодию.

…Ему вспомнилась изогнутая шея арфы и дерзкие глаза певицы, желтые от света лампы. И ее альт, чуть хрипловатый, страстный…

Песни сильнее самой жизни…

– Что с вами, учитель? Вы побледнели, – забеспокоился Джованни.

– Я… просто вспомнил. Я слышал эту мелодию. Давно. Ее играла одна девушка…

– Девушка? О чем вы говорите? Это какой-то цыганский наигрыш.

– …я всегда любил прислушиваться к отголоскам таинственного и заглядывать на другую сторону мира. Мое увлечение музыкой в полной мере давало мне такую возможность. Да-да, мой мальчик, я не так уж стар, но волосы мои седы, а глаза впалы, ибо я приподнял край завесы и заглянул в мир сверхъестественного. Все, что считают бреднями и выдумками, приобрело для меня характер страшной истины. Джованни, я должен рассказать тебе… Ты еще так молод. Как я той осенью, когда мне исполнилось семнадцать…