По серому небу с бешеной скоростью мчались низкие тучи, сливаясь с бушующим морем и дымом пепелища.

Не помню, как я добрел до монастыря.

Оставшись один, я наглухо закрылся в келье, ибо мне захотелось умереть, прекратить существование. Чувство вины мучило меня. Почему умерла Франческа? От любви ко мне, из-за того, что я ее бросил? А если отец Северин прав, и мне являлся жуткий суккуб, порождение лукавого?

Весь день после похорон Франчески я мучил себя, но так и не нашел ответа.

Глубоким вечером, когда свеча на аналое уже догорала, в окно возле самой постели заглянула луна, и на пол легли белые пятна.

Спать не хотелось, но я задул свечу, лег, силясь забыться. В бессоннице я обвинял лунный свет и даже попробовал найти что-нибудь, чем можно занавесить окно, но не нашел.

Я долго читал молитвы и наконец заснул.

Не помню, что я видел во сне, вероятно, что-то страшное, ибо вскоре в испуге проснулся от толчка в ребра. Продолжая лежать, я разглядывал келью. От напряжения казалось, что все предметы шевелятся.

Вдруг что-то мягкое сорвалось с подоконника и упало вниз. Через некоторое время я услышал шаги как будто животного и стон – не то звериный, не то человеческий…

– Человек или зверь, – воскликнул я, – повелеваю тебе именем Господа Иисуса Христа, скажи, кто ты.

За дверью послышался шорох, а потом голос. Кто-то тихонько запел.

Я задрожал всем телом, будто под ледяным дождем.

Голос звучал как из-под земли, но я узнал его…

Затем дверь медленно, бесшумно отворилась… и в комнату вплыла она…

В тусклом лунном свете, в платье, измазанном землей, стояла Франческа. Она поднимала руки, то ли подзывая, то ли указывая на меня.

– Франческа? – промолвил я одними губами, ибо горло сдавил ужас.

Та, что стояла передо мной, походила на Франческу, но не была ею. Она шагнула вперед. Ее лицо ушло из лунной полосы, и в темноте светились только глаза – желтые, дерзкие, зовущие, холодные, хищные… Глаза волчицы…

Привидение проплыло через всю комнату. Оно улыбнулось бледными губами и прошептало: