– Ты должен убить ее, – сказала Силенция, когда Рено вернулся в Крак.

Но лорд не стал слушать:

– Двести тысяч я получил, и еще столько же заплатит мне Саладдин, чтобы вернуть свою драгоценную сестру.

Силенция расхохоталась ему в лицо – зло, надменно. Слова ее падали, как свинцовые гири:

– Ты глупец, Рено де Шатильон, если думаешь так!

Хозяин Крак-де-Моар ощутил, как закипает в жилах кровь. Опьяненный кровавым пиршеством, возбужденный богатой добычей, ославленный своими рыцарями, он не ждал таких слов.

– Глупец тот, кто решится оскорбить меня, ведьма! И женщин мне доводилось убивать не реже, чем мужчин!

Меч, глухо звякнув, покинул ножны. Лезвие, еще мутное от пролитой недавно крови, уставилось в грудь Силенции.

– Святой подвиг! – выкрикнула она.

Страх все же добрался до нее, сжал сердце ледяными пальцами. Довольная улыбка тронула лицо Рено. Вот такой ведьма нравилась ему. Испуганной. Беззащитной. Всецело ему подвластной.

– Великое деяние веры! Ты совершишь его, если сделаешь по моему слову!

Де Шатильон расхохотался. Опустив клинок, он смеялся, как сумасшедший.

– Двести тысяч, – наконец проговорил он. – Вот мой подвиг.

Саладдин не заплатил за сестру ни монеты.

Рено де Шатильон стягивает с головы шлем, сбрасывает капюшон хауберка. Волосы слиплись от пота и грязи, превратились в бесцветные сосульки. Повязка на глазу напиталась кровью, заскорузла. Потеки крови спеклись в бороде. Топфхельм и рукавицы остались лежать на полу. Широко распахнув двери, Рено входит в трепещущий мрак ведьминых покоев. Меч покоится на плече – тот самый, которым он угрожал Силенции больше года назад. Тот самый, которым Рено сражался у Рогов Хаттина.

– Ты все-таки вернулся. – Голос ведьмы тих и слаб. В темноте не угадать, откуда он доносится. Рыцарь останавливается, вслушиваясь.

– Помнишь ли ты, Рено де Шатильон, как я говорила тебе, что смерть ты встретишь не на старческом одре? Разве я была не права?

Рыцарь молчит. Каждый раз, когда ему кажется, что он угадал место, где прячется ведьма, голос ее словно раздается с другой стороны.

– А помнишь, как я просила убить пленницу? Скольких ты лишил жизни без сомнений и жалости? Сотню? А может, тысячу? Будь ты истинно кровожаден – твой подвиг свершился бы.

– Мой подвиг свершился, – произносит Рено хрипло. – Я пал за Истинную Веру.