Светлый фон

Маркс сказал, что сейчас его «старику» за восемьдесят. Каждый декабрь, в годовщину исчезновения Звена 19 он ездил во Флориду в Форт-Лодердейл, и просто стоял там часами, смотрел на море, вспоминал брата и молился за него.

— Да, с годами «старик» поизносился, но иногда по-прежнему говорил об этом. Рассказывал, что разговаривал с родственниками других членов экипажей и что никто из них тоже не верит в официальную версию. До сих пор. — Маркс пожал плечами. — Думаю, Звено 19 попало сюда. В это проклятое место. Может быть, если я найду здесь их следы и сумею вылезти отсюда через одну из тех дверей, про которые говорил Кушинг… думаю, тогда мой «старик» сможет умереть спокойно. Но в любом случае я должен отсюда выбраться. Не хочу, чтобы мой «старик» думал, что то нечто забрало и его сына.

Гослинг похлопал его по руке, зная, что Марксу нелегко признаваться во всем этом. Как и большинство моряков, он не был склонен выставлять семейные тайны на всеобщее обозрение. Не был склонен показывать слабину, которая есть в каждом. Он поделился самым сокровенным, и Гослинг понимал, что относиться к этому нужно подобающе.

— Я сделаю все, чтобы помочь тебе, — сказал Гослинг.

— Черт, я знаю это, Первый. И знал это до того, как излил тебе душу. Ты просто такой человек. И все на «Маре» знали это.

Гослинг выдавил улыбку, как всегда смущенный похвалой. Сглотнув, он спросил:

— А что случилось с Поллардом?

Но Маркс лишь покачал головой.

— Не знаю точно. Как я уже сказал, когда корабль затонул, я оказался в воде… потом рядом появилась спасательная шлюпка с Чесбро. На Полларда мы наткнулись, когда вошли в водоросли. Он увидел что-то, насколько я понимаю… что-то, что свело его с ума. Но он не сказал, что именно.

Гослинг мог лишь предположить. Он помнил, что как только туман впервые окутал «Мару Кордэй», Поллард бегал по палубе, как сумасшедший, и кричал, что что-то схватило Барки… часового… и утащило в туман. Уже тогда Поллард был не в лучшем состоянии… но что он увидел потом?

— Я пытался разговорить этого мелкого засранца, — сказал Маркс, — но он все время хочет свою мамочку, а я не его мамочка.

Гослинг рассмеялся.

— Я люблю тебя, как брата, Старший, но сочувственным тебя не назовешь.

— А я и никогда таким не был.

— Полларду нужен тот, с кем можно поговорить. Кто проявил бы сострадание.

— Черт, ты о себе?

— Нет, не о себе. Но я знаю одного парня.

Они оба посмотрели на Джорджа, а тот посмотрел на них, словно спрашивая, что он натворил такого, что эти суровые моряки так на него смотрят.

Маркс подошел к сидящему на веслах Полларду, чтобы его успокоить. И всыпал ему за его дурь и трусость. Сказал, что скормит его трусливую задницу первому попавшемуся монстру. А может даже приправит ее для лучшего вкуса.