Рахиль между тем почувствовала, что Бог внимает ей. Подняла к Нему взор, не стыдясь того, что лицо ее изборождено дорожками слез, и продолжала, отважно преодолевая страх перед Господом:

– Я была пастушкой, дочерью Лавана, в стране, что лежит неподалеку, к востоку отсюда. Однажды утром мы гнали овец на водопой и увидели, что огромный камень, обвалившись, перекрыл источник. Мы не могли его сдвинуть, но тут появился неизвестный юноша и помог нам. Он поразил всех нас своей силой и красотой. Это был Иаков, сын сестры моего отца, и как только он назвал себя, я ввела его в отцовский дом. Прошел всего один час, как мы увиделись, и уже наши взгляды, встретившись, пламенели, а наши сердца тосковали друг без друга. Ночью я не могла заснуть, меня будила страсть: смотри же, Господи, я не стыжусь своей крови, кто, как не Ты, сделал это – растопил мое сердце и зажег в нем страстное пламя любви? Только перед Тобой, мой Господь, могу раскрыться: в ту самую ночь я, дева, возжелала Иакова, страстно ожидая того мгновения, когда не только наши взгляды, но и тела наши смогут слиться в едином любовном порыве. Так что оба мы не воспрещали этому огню жечь нас и в первый же день дали обещание принадлежать друг другу.

Мой отец Лаван, однако, – и Ты, мой Господин, знаешь это – был человеком суровым, жестким, как та каменистая земля, которую он взрезал своим плугом, твердым, как рога быков, которых он впрягал в ярмо. И когда Иаков сообщил о желании отвести меня в свой дом, отец захотел подвергнуть моего избранника серьезному испытанию, дабы узнать, будет ли этот человек по его воле верным в службе и железным в терпении. И потребовал Лаван от соискателя моей руки – о Всевышний, Ты знаешь это, – чтобы ради меня тот прослужил ему семь лет. Моя душа содрогнулась, услышав названный срок, и застыла кровь в жилах Иакова – таким бесконечно долгим казался нам, нетерпеливым, этот отрезок времени. Для Тебя, Господи, семь лет – только падение капли, взмах ресниц, дуновение ветра в небесах вечности. Для нас же, людей, – это большáя часть жизни, той, в которой едва лишь мы удаляемся от темноты, окутывающей нас до выхода в освященный Тобой свет, как уже она снова окутывает нас, возвещая вечную ночь нашей смерти. Как вешний поток, несется наша жизнь, и ни одно истраченное мгновение не возвращается назад.

Эти семь лет казались нам вечностью. Наши тела неистово стремились друг к другу. Наши губы умирали от жажды поцелуя. Но Иаков был верен клятве, к которой принудил его мой отец, и мы укрощали наши сердца к послушанию и долготерпению.