В общем-то, он до сих пор мне разрешает многое. Он позволяет мне писать в тетради. Позволяет в конце концов мыслить. Мне нельзя выходить из дома и зажигать свет в темноте, а остальное, в общем-то, можно. А, нельзя еще включать громкую музыку, ему не нравится. Он, наверное, опасается, что звуки могут привлечь нежелательное и преждевременное внимание со стороны. Если я веду себя тихо, то в пределах дома я могу делать почти что угодно. По крайней мере пока листья как следует не подопреют. Потому что главная моя задача на этом этапе – создать наиболее благоприятные условия для максимально эффективного использования потенциала субстрата.

Субстрат, если кто еще не понял, – это я сам. К вопросу о царях природы.

До меня субстратом стал Адмирал. Все-таки он был хорошим псом, хоть и бестолковым. Так ведь собаками надо заниматься, а у меня вечно на это не хватало времени. Прогулки по лесу он любил, наверное, еще больше, чем я. Мы с ним ходили в тайгу каждый божий день, и он всегда носился как угорелый по лесу, охотился на рябчиков и облаивал белок и бурундуков на деревьях. Я даже и не понял, что он болен. В тот вечер он исчесался весь, я еще подумал, что блох пора выводить. Под ночь стал чихать часто, потом попросился на улицу, и я его выпустил.

Господи, как он выл той ночью, как он выл… Я вскочил с постели в ужасе, был четвертый час ночи. Выбежал во двор с фонарем, не понимая, что случилось. На мои оклики он отзывался только еще более отчаянными и хриплыми завываниями.

Я нашел Адмирала на краю участка, под лесом, там, где земля оставалась неразработанной, в яме из-под выкорчеванного соснового пня. На дне ямы скопилась вода, а еще он натаскал туда сена из соседского стога. И лежал там, в воде, зарывшись в это сено, и выл, выл, выл. Я видел, как из его больших умных глаз текут слезы. Я попытался вытащить его наружу, но он завизжал и укусил меня за руку, вырвался, забился в самую глубь этой норы. Я был в шоке. Что я мог? В Анисимовке нет своего ветеринара. До ближайшего населенного пункта – двадцать пять километров.

Я просто сидел рядом с ним и, как мог, утешал. Разговаривал. Гладил. Гладить себя он мне позволял. Под шерстью у него я чувствовал множество странных желваков, похожих на ощупь на огромных насосавшихся крови клещей, каждый диаметром в сантиметр. В свете фонарика они казались то ли голубыми, то ли зелеными. К рассвету мой пес издох. Когда посветлело, я вытащил его, чтобы рассмотреть странные желваки, но все они уже расползлись голубоватой слизью.

Место укуса на левой руке начало чесаться к обеду. Но все же я думаю, что заразил меня не он и не в эту ночь. Мы оба с ним заразились за пару дней до этого, в наш последний совместный поход в тайгу, когда мы с ним забрели в заброшенный поселок Тунгур.