Они словно медленно бредут по тесному колодцу, спускаясь в глубины ада. Ада, который сами себе и создали.

– И остави нам долги наша…

Смерть ходит по рядам людей – медленно и вкрадчиво, лениво заполняя промежутки своим холодным студенистым телом.

– Якоже и мы оставляем должникам нашим…

Они не шли навстречу Смерти – смерть была в том, что они пришли сюда.

– И не введи нас во искушение…

Кажется, что так тесно не от того, что обезумевшие от жадности люди, не помня себя, ринулись за гостинцами и застряли в этой дикой ловушке, – нет, так тесно потому, что из земли встали мертвецы. Вот они, рядом с каждым, втиснувшись в и так узкие щели, – бормочут и воют, стонут и причитают.

– Но избави нас от лукавого.

Неужели Бог не слышит эту молитву, которая сейчас поднимается к небу?

Но все смолкает.

И стояние продолжается.

* * *

Мишке кажется, что кто-то ощупывает его, мнет, пытаясь сквозь мясо добраться до хрупких косточек и вытрясти их из тела. Он дергается, извивается, вжимаясь лицом в рыхлую спину перед собой, втягивая ноздрями соль, пыль, ворсинки ткани, кровавый пот, выдавленный из пор, – и вдруг каким-то чудесным образом, изогнувшись, выбрасывает руки вверх.

Теперь они торчат у него над головой, как сухие ветки мертвого дерева, постепенно немея. Мишка шевелит пальцами, чтобы вернуть чувствительность, и ему кажется, что над ним медленно ворочаются, суча лапками, два пятипалых паука.

Вдруг пауки дергаются вперед, словно заметив добычу, и вцепляются в толстую пшенично-русую косу. Они ползут по этой косе, невзирая на то что под волосами с треском лопается кожа, что запрокидывается и хрустко ломается шея, что кто-то умирает там, под ними.

Они ползут – и тянут за собой Мишку.

И поднимают его вверх – на поверхность человеческого месива.

* * *

Все существо Сеньки подчиняется одной-единственной цели – выжить. Защитить себя, свой мягкий живот, в котором так легко передавить и перемешать всю требуху; спасти хрупкую грудь от жуткого треска ломающихся ребер.

Сеньке кажется, что на них – на всех, кто стоит в этой толпе, кто шевелится, переступает с ноги на ногу, дробно шагает, лежит, втоптанный в грязь, с выдавленными кишками, – на них на всех медленно опускается огромный, заботливо сотканный кривыми, пахнущими мертвечиной пальцами саван.