Спалив какое-то бумаги, предназначенные к первоочередному уничтожению, генерал Надмирский словно угорел возле своего «таёжного костра». Нажал на кнопку – вызвал адъютанта. Молодой офицерик вошёл и замер. Облака из табачного дыма – и не только табачного – вяло перекатывались по кабинету, подплывали к открытой форточке. Генерал Надмирский, непривычно потускнев глазами, сидел, смотрел куда-то в угол и остервенело смолил папиросу.

– Так поступать могут только изменники Родины, – приглушённым басом зарокотал Надмирский, ладонью трогая ушибленную голову. – Лично я с этим смириться не могу.

– Я тоже, – с готовностью подхватил адъютант, стоящий по стойке «смирно». – Я думаю, товарищ генерал…

– Отставить! – с неожиданной резкостью перебил Надмирский. – Мне совершенно не интересно, что ты думаешь.

Адъютант обалдело уставился на генерала, который никогда ещё не разговаривал таким «железным» тоном. Видно, сильно обиделся за то, что получил по голове. Широко раскрытыми глазами вылупляясь на генерала, делающего какие-то странные жесты, адъютант неожиданно улыбнулся – он понял так, что кабинет прослушивается.

– Я думаю, надо смириться, – вдруг сказал адъютант, но уже совершенно другим, изменившимся голосом.

– Да, да, – громко согласился генерал, подмигивая. – Плетью обуха не перешибёшь. Кажется, так в народе говорят? Ну, помогай, чего торчишь столбом…

– Есть помогать! – в тон ему ответил адъютант, открывая дверцу книжного шкафа. – Это берём?

– А как же! – Генерал покосился на тома и томики из собрания русских классиков. – Без этого нельзя…

Большие часы в кабинете приглушенно пробили несколько раз – никто не посмотрел на них и не посчитал количество ударов.

– Грибоедов когда-то сказал: «Счастливые часов не наблюдают!» – вздыхая, вспомнил генерал. – А как насчёт других? Несчастных…

Глядя на маятник, болтающий блестящим «сапогом», адъютант спросил:

– А может, мы их тоже прихватим?

– А ты как думал! Берём, конечно! Ты почитай, какая там гравировка имеется. На маятнике.

– Так он же мается всё время – как прочитаешь?

– Ну, тогда поверь на слово: часы эти мне подарены, знаешь, кем? – И Надмирский назвал имя очень даже высокого дарителя.

– Ого! – Адъютант присвистнул. – Ну, тогда, конечно. Зачем же оставлять?

Дальше они продолжали молча заниматься упаковкой и утрамбовкой бумаг и вещей. Потом Руслан Радомирыч взял небольшой документ с красно-кровавым грифом секретности, надел очки и подошёл к просторному прохладному окну, за которым так свистело и улюлюкало, что бумага в руке зашевелилась – ветер пробивался в невидимую щель.