Гризельда вспомнила, как она старалась подготовиться к приезду сына, и внезапно выпрямилась.

Каждый в Блэк Спринг знает и про его шрамы, и про то, что он натворил.

Проклятие останется с Джейдоном навсегда.

Гризельда взяла в руки шитье и опять принялась петь Джейдону колыбельную. Ее сердце разрывалось от любви и ненависти.

– Кружатся колеса, кружатся, автобус мчит по дороге…

Она проткнула ткань иглой и обрезала нитку швейными ножницами. Всякий раз, как у нее была свободна рука, она гладила Джейдона по волосам.

– Гудит сигнал, гудит, би-би…

Гризельда подняла взгляд, перестала шить и замерла.

Ее рука осталась лежать на голове Джейдона.

– Младенцы в автобусе плачут, уа…

Любовь и ненависть, любовь и ненависть.

– Мамаши в автобусе… едут…

Гризельда поняла, что ей хочется вонзить ножницы в горло Джейдону, ниже того места, где ритмично, в такт дыханию, двигался его кадык.

Совершенно рациональное желание, рожденное материнской любовью.

Может, убить его из милосердия? Джейдон не выживет в Блэк Спринг, а альтернативы у него нет. Неужели Гризельда не имеет права спасти своего ребенка, пожертвовав его Катерине?

И Гризельда Хольст, чье поэтическое чувство обычно не заходило дальше того, чтобы оценить претендующие на остроумие поздравительные открытки «Холмарк», оцепенела.

Мой единственный сын бросал в тебя камни.

Но я дам тебе мою кровиночку. Они заставили тебя убить твоего ребенка, но скоро ты получишь от меня достойное подношение.

Затаив дыхание, Гризельда прижала кончики ножниц к бледной коже на горле Джейдона. Плоть подалась.

Джейдон не шелохнулся.