– Бобби, – прошептала она дрожащим голосом. Смахивала она на пирата, а голос у нее был, словно у победительницы шоу Билла Каллена «Верная цена». – Ах, Бобби, столько денег! Откуда они?

– Ставка Теда, – сказал Бобби. – Это его выигрыш.

– Но Тед… он же…

– Ему они теперь не понадобятся.

Лиз вздрогнула, словно какой-то из ее синяков сильно задергался. Потом она принялась сгребать деньги в кучу, одновременно сортируя их.

– Я куплю тебе этот велосипед, – сказала она.

Ее пальцы двигались с быстротой опытного тасовальщика трех карт. «Никто ни разу не побил эту тасовку, – подумал Бобби. – Никто ни единого раза не побил этой тасовки».

– Прямо с утра. Как только «Вестер авто» откроется, мы…

– Мне велосипед не нужен, – сказал он. – Не за эти деньги. Не от тебя.

Она замерла, сжав пачки денег, и он увидел, как мгновенно расцвела ее ярость – что-то багровое и электрическое.

– И спасибо от тебя не дождаться, а? Дура я, что думала… Черт бы тебя побрал – ну, вылитый папаша! – она снова отвела руку, растопырив пальцы. Разница была в том, что на этот раз он знал, чего ждать.

– Откуда ты знаешь? – спросил Бобби. – Ты столько про него врала, что правды уже не помнишь.

Так оно и было. Он заглянул в нее, и Рэндола Гарфилда там не было – только коробка с его именем на ней… именем и выцветшим лицом, которое практически могло принадлежать, кому угодно. В эту коробку она складывала все, что причиняло ей боль. Она ничего не помнила о том, как ему нравилась песня Джо Стэффорда, не помнила (если вообще когда-нибудь знала), что Рэнди Гарфилд был настоящий миляга, готовый снять для тебя свою последнюю рубашку. Для такого в ее коробке места не было. Бобби решил, что, наверное, просто жуть – нуждаться в такой коробке.

– Он пьяных не угощал, – сказал он. – Ты про это знала?

– О чем ты болтаешь?

– Ты не заставишь меня его возненавидеть… и больше не сможешь делать его из меня. – Он сжал правую руку в кулак и прижал кулак к виску. – Я не буду его призраком. Ври себе сколько хочешь о счетах, по которым он не платил, про аннулированный страховой полис и обо всех неполных стретах, на которые он клевал – только мне об этом не говори. Хватит!

– Не смей поднимать на меня руку, Бобби-бой! И думать не смей!

В ответ он поднял левую руку, тоже сжатую в кулак.

– Ну, давай. Ты хочешь меня ударить? Я ударю тебя в ответ. Получишь сверх уже полученного. Только на этот раз за дело. Ну, давай же!

Она замялась. Он чувствовал, как ее ярость угасает с той же быстротой, с какой вспыхнула, и сменяется страшной чернотой. В черноте этой он различил страх. Страх перед сыном. Перед болью, которую он мог ей причинить. Не сегодня, нет… и не этими грязными кулачками маленького мальчика. Но маленькие мальчики вырастают в больших.