Одно время Регина пила. Не то чтобы на всю катушку и во всю Ивановскую… но пила. И пару-тройку новостей в нетрезвом виде сделала. Шеф вначале не замечал, а потом ему нашептали. Или сам заметил. Она точно не знала. Она перестала пить. Любой, кому нравится его работа и деньги, которые за неё платят, быстро умеет выбрать между водкой и работой. Тут и выбора-то нет! О выборе думает тот, кому водка дороже. Это уже конченый человек.

Сан Саныч, ясное дело, подумал: у неё новый запой. Классика: понедельник, утро. Потому-то она и опоздала. А может, она и не бросала пить. Пила себе потихонечку, как умеют пить женщины. Им не так много надо, как алкоголикам-мужчинам. Пила — и с утра всегда опаздывала. Ну, или почти всегда. Сан Саныч думает, он раскрыл её. Грипп, говорит, у тебя. Филиппинский. А у него тоже есть фантазия. Только убогонькая. Тридцать четыре, двадцать два. Фантазия на тему имён числительных.

Всё, что она скажет Сан Санычу, тот примет за оправдания. За пьяную сказку о людоедах в городе. Колю съели. На улице Мельникайте. Да, милиция была там, когда Колю ели, была через дорогу, но сделать ничего не могла. По очень простой и понятной причине: её, то есть милицию, тоже съели. С потрохами.

Примет за оправдания. Велит ей выпить аспирин или «Алка-Зельцер» и идти проспаться. А потом, скажет, как проспишься, уладим наши деловые отношения. В смысле, кое-кому давно пора написать заявление об увольнении. И безо всякой фантазии.

Или, может, речь у них пойдёт не об увольнении. А о том, что там у него, шефа, болтается в штанах. За ширинкой. (По слухам, кроха размером с детскую соску).

И поэтому она не будет ему ничего рассказывать. Пусть посмотрит. А она будет молчать.

Только чуть-чуть она скажет, чтобы убедить его. Убедить запустить XDCAM.

— Сан Саныч, всё переменилось, — сказала она. — Сегодня утром… Я словно не та.

— Конечно, не та. На твоей причёске лака вдвое больше, чем обычно. И ты сегодня не Снежная, а Водяная. Капает с тебя.

Шутит. Регина подумала: он, стоящий у стола с улыбочкой, плохо маскировавшей раздражение, сейчас в красках и со звуком представляет, как она куролесила вчера с Колей Баталовым, а, может, и ещё с кем-то, как пропустила по пьянке полночные новости, которые ей велено смотреть под страхом смертным, и как обнималась с неизвестным третьим, или как Коля обнимался с неизвестным третьим, пусть будет третьей, и как они, насмотревшись вместо новостей малобюджеток-хорроров, стали изображать голодных африканских людоедов, бороться друг с дружкой на кровати, и Коля был жертвой, а третий, то есть третья, — людоедкой, а она, Регина, снимала их борьбу на Колину камеру, и теперь, с похмелья, притащила диск с записью в кабинет директору, чтобы оправдаться за опоздание. И что они вдвоём — она и он, — закрыв кабинет на ключик, займутся примерно тем же, что записано на диске, но без алкоголя. Они начнут изображать борьбу людоеда и жертвы, а потом она разденется, и он овладеет ею, и будет иметь её и покусывать её.