– Прости…
– А ты ведь уже жалеешь, да? Жалеешь, что подарила ему Облако.
– Нет. Можно же отменить… заказ.
– Глупая девчонка. Думаешь, если убьешь дом, все наладится? Чушь. Нужно перестать верить. – Илона вдруг начинает смеяться. Громко, хрипло, словно у нее в горле застрял песок. – Да что я перед тобой распинаюсь! – Она тычет указательным пальцем между моими ключицами. – Ты не поймешь. У тебя когда-нибудь умирал муж? Нет. А дом сгорал? Тоже нет! А сын болел? Да у тебя и сына-то нет! Ты даже не помнишь, как лишилась матери! – Илона надавливает все сильнее. Она вот-вот провалится в меня, как в картонную куклу. – Ты пустая. Поэтому и книги твои никто не читает. Дом тебя не спасет.
Я моргаю. В ушах что-то гудит.
И пляж, и море, и бутылки пива – все нечеткое.
Вот Илона отдергивает руку. Вот я ощупываю нарисованный ее ногтями полумесяц между ключицами. Вот солнце расстается с горизонтом и отправляется в свободное плавание. До вечера. А вечером – обратно в клетку. К Лиде в гости.
Я вновь и вновь моргаю – жду отбытия поезда.
Когда мир снова обретает черты, Илоны уже нет. Я не оглядываюсь, не слежу, как она спешит домой. Мне достаточно ее шепота. Он засел в висках пулей, его не вытащить без операции.
Нормальная Аня сейчас бы летела к Темычу, но одержимая… Одержимая боится. Боится даже думать о нем. Она идет к морю и окунает стопы в воду. Ей плевать, что одежда намочится.
Бриджи липнут к коленям. Вот бы встретить акулу, чтобы понять хотя бы что-то. Чтобы почувствовать, с каким отчаянием умеет биться сердце.
Я ныряю в волны. Не жмурюсь. Глаза режет так, что хочется скулить. Песок, водоросли, маленькие рыбки – все шевелится. Все в помехах, как и на суше. Если бы у меня с собой был ноутбук, я бы запрыгнула акуле на спину. Попросила бы ее не двигаться и печатала бы. Мы бы заключили контракт – она помогает мне дописать роман, а я позволяю ей себя съесть.
Все честно.