Получается, всё зря. Получается, даже самый заметный сюжет может окончиться ничем, и спектакль не поставят, и актёры разойдутся по коллективным или индивидуальным запоям. Что ж, есть время для того, чтобы барахтаться, и время для того, чтобы идти на дно.

Я бил и бил, пока онемевшим ртом не смог выплюнуть три зуба. Вдумчиво ощупывав языком дырки, сплюнул кровью, приготовился ударить ещё раз… но остановился, завороженный зрелищем: красная ниточка заполняет один из желобков, и башня сотрясается в конвульсиях. Морщины на лицах лилипутов становятся глубже, они по-прежнему в трансе, а вот руки, что меня держат, начинают мелко дрожать, повторяя движения башни. Мой рот полон крови, и мне не жалко, хочешь — получай! Я плевал и плевал, ещё и ещё, желоба заполняются, слышится тихое журчание. Воздух лопается от торжественного рёва. Все-все лилипуты, а, судя по силе голосов, их там очень много, и те, что стоят на виду, и те, что прячутся в недрах, приводя эту человеческую машину в движение, кидаются друг к другу в объятья.

Я очень вовремя почувствовал, что хватка слабеет. Цепляясь за вздетые руки, словно за ветки дерева, высвободился из ладоней Ольги и спустился вниз. Перевёл дух, и только теперь позволил себе расслабить мышцы живота, извергнув содержимое желудка в угол помещения. Пока я парил между полом и потолком, словно бумажный ангел с нимбом из пыльной лампочки, я заметил кое-что. И сейчас самое время над этим поразмыслить.

Я хочу рассказать тебе, читатель, про закостенелость восприятия. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что все рисунки были на месте, — но хватило бы мне второго и третьего, чтобы увидеть различие? Не знаю. А между тем это переворачивало всё с ног на голову! Всё это время я пытался бежать задом наперёд.

Через несколько секунд после того как ноги коснулись пола, меня уже здесь не было. В тот момент, когда дурман окончательно развеялся и добрая сотня ртов искривилась в единой злобной гримасе, я уже — фокус-покус! — был за дверью. Рухнул в объятья первой НАСТОЯЩЕЙ за много суток ночи. Оказался под открытым небом.

Потому что картины на фанерном дне кроватей изменились. Они демонстрировали белые стены комнаты девочек, и окно, и крошечные несуразные картинки на стенах, и походило всё это вместе на больничную палату.

Я перешагнул порог, только не заметил этого.

* * *

Мария ждала меня на опушке леса. Сидела на сгибе корня, как на локте доброго великана, играла с травинкой. На вид ей, наверное, лет сорок, но я как-то сразу разглядел в этом неуклюжем, субтильном существе маленькую девочку. Это как собака, которая тащит за шиворот щенка, и в тот момент кажется что они, мать и дитя, одно целое.