«Я почему-то знала, что кто-нибудь сюда доберётся. Верила».

По крайней мере, голосок остался именно таким, какой я слышал из-за двери. Ничего пугающего в этой женщине не было. На любое, самое безумное чудовище о двух десятках голов найдётся хотя бы одна, которая сожалеет и не желает никому ничего плохого.

Мой путь сквозь заболоченную чащу был недолог, но приятен. Не буду расписывать восторг, который я чувствовал, наконец получив возможность размять ноги. Эти струи дождя, текущие за шиворот… В первые же минуты я несильно вывихнул ногу, размотал и выбросил прочь набухшую от влаги повязку на руке. Получил по лбу шишкой. Последнее событие привело меня чуть не в эйфорию. Я ни на минуту не упускал из виду, что этот мир был нарисованным, что он мог взять и закончиться глухой стеной со знакомыми обоями, но всё, что он пока делал — раз за разом доказывал мне свою настоящность.

Оглядываясь, я видел хижину, сложенную из обструганных досок. С одного её торца лился слабый свет. Бока облезлые, а вокруг — восхитительно пахнущий лес, самая сердцевина гриба. Было слышно, как страж бродил от одной стены к другой, как качал головой, роняя лилипутов на землю.

Я много раз представлял, каким он будет — момент освобождения. Как натягиваю грязненькие джинсы, выхожу в подъезд, как ни в чём не бывало здороваюсь с соседом. Стараюсь не подать виду что я — Робинзон, вернувшийся после долгих странствий. Попрошу у него сигаретку… нет, пожалуй, это лишнее. Просто спущусь на пол-этажа ниже, к замызганному окну, и буду долго возле него стоять, оборачиваясь на каждый звук шагов и заводя разговоры — то, чего я никогда раньше не делал.

Но если в старый мир возврата нет — что ж, пусть будет так. Если непременно должны быть грязь и холод — и по ним я соскучился тоже. Чем это хуже продуваемой всеми ветрами парадной? Все ощущения были до дрожи настоящими. Если это мираж — я готов был отвесить его создателю земной поклон.

Именно это я и сделал, когда предстал перед ней, тонкой, как тростник, с острыми ключицами, одетой в просторное одеяние, напоминающее мантию или мужскую рубашку гигантских размеров, таких, что могло с лёгкостью заменить женщине платье.

«Ты, наверное, голоден, — сказала она, поднимая на меня глаза. — Я собрала немного ягод и дикого картофеля».

На коленях у неё стояло что-то вроде плетёной корзины.

«Дикий картофель!» — я не знал, смеяться мне или плакать.

«Ну, да, — она явно не понимала причин моего веселья. — Он не такой вкусный, как варёный, но здесь не добыть огня. Совсем. Зато смотри, я нашла несколько съедобных грибов. Как ты сюда попал?»