— Но почему ты один? Где Мария? Где Акация? Что случилось с сёстрами? Я тряслась от страха, когда читала про них.

Валентин прижал ладони к лицу. Было видно, как он с силой массирует глаза. Что-то непропорциональное было в его пальцах, толстых, но подвижных, с крошечными пластинками ногтей. Культи на левой руке плохо зажили, а остаток мизинца ещё гноился. Там… Алёна моргнула, желая удостовериться, что зрение не обманывает её. Там копошились муравьи.

— Вот настырная. Что ж, если ты прочитала всё от начала до конца, я должен сделать ответный ход и кое в чём признаться. Большая часть этого дневника — правда. Я записывал события такими, какими они мне являлись. Возможно, у всех у них было двойное толкование, я не копал глубоко. Я просто пытался выжить или, вернее, приспособиться к новой реальности. Всё, кроме последних глав. Этот дневник стал чем-то вроде обломка корабля, мачты, за которую я цеплялся всё это время. Только он не дал мне пойти ко дну. Я подолгу представлял, как кто-то натыкается на него в сети. Как какое-то провидение не позволяет ему или ей посчитать всё это бредом сумасшедшего, закрыть и забыть, выбросить первые же строчки из головы. И я не хотел разжимать рук, несмотря на то, что меня относило дальше в сторону, прочь от берега и гаваней.

Из его глаз двумя серебристыми дорожками побежали слёзы. Алёна вздрогнула от неожиданности и обхватила себя руками. Её нутро оставалось сухим. Ни капли жалости к этому человеку. Он был слишком чужд. Словно дыра в стене, словно сломанная ступенька. Словно спрятавшийся в косметичке скорпион или расшатанный болт в детской карусели, под звонкий детский смех всё больше и больше показывающийся из своего гнезда.

— Когда Мария не захотела со мной общаться, моя последняя надежда выбраться отсюда обернулась бесполезными посудными черепками. Эгоистичная сука, она смотрела на меня так, будто я не человек, а большое насекомое! И я… просто не мог написать правду. Я часами просиживал перед компьютером, но не мог собственными руками разрушить всё, что выстраивал. В моём сердце всё ещё была жива идеальная встреча, такая, в которой две потерявшиеся души поймут друг друга, и именно ей я закончил дневник, решив после этого не писать больше ни слова, чтобы не превращать минутную слабость в константу. Прости за это. Как видишь, я держу данное себе слово. Хотя, писать было не о чем. Я не продвинулся ни на шаг.

— Не захотела общаться? Почему она так поступила? — Алёна ощутила, что и без того непонятный мир стал мозаикой, в которой неправильно установили несколько фрагментов.