Именно из-за несоответствия между моей публичной реакцией (или отсутствием реакции) на якобы объективную информацию обо всех делах Северини, которой я был завален, и моей частной реакцией (или гиперреакцией) на эту информацию, я, в конечном итоге, заподозрил, что меня обманывают, даже если и сам обманывал не меньше, чем все остальные. Затем я рассудил, что я не столько жертва обмана, сколько объект манипуляции – процесса обольщения, который приведет к моему полноправному посвящению в культ Северини. В любом случае я был убежден, что от меня утаили какой-то очень важный элемент, касающийся затворника с болота святого Альбана, – до тех пор пока не наступит благоприятный момент и я не буду готов встретиться лицом к лицу с истиной, в которой мне до сих пор было отказано, или в которой я сознательно отказывал себе.

Наконец дождливым днем, когда я работал один у себя дома (делая заметки по делу Северини), снизу позвонили. Голос в домофонной трубке принадлежал женщине по имени Карла – она была скульптором, и я едва знал ее. Я пригласил ее войти, она оказалась мокрой с ног до головы – на улице шел дождь, а ни плаща, ни зонтика при ней не было, хотя ее прямые темные волосы и черная одежда выглядели всегда одинаково, неважно сухими они были или влажными.

Я предложил ей полотенце, но она отказалась, заявив, что ей «нравится чувствовать себя такой вот – мокрой и больной». Что ж, ладно. Она пришла ко мне домой, чтобы пригласить меня на первый «коллективный показ» Экспонатов из Выдуманного Музея. Когда я спросил, почему было обязательно вручить это персональное приглашение прямо у меня дома в такой дождливый день, она ответила:

– Потому что выставка будет проходить у него, а ты никогда не хотел туда идти.

Я сказал, что серьезно подумаю над приглашением, и спросил:

– Это все, что ты хотела мне сообщить?

– Нет, – ответила она и запустила руку в карман своих узких промокших брюк. – Он лично просил меня пригласить тебя на выставку. Мы ему о тебе никогда не говорили, но он сказал, что всегда чувствовал – кого-то не хватает, и мы почему-то решили, что это ты. – Достав на свет божий сложенный в несколько раз листок бумаги, она развернула его и поднесла к глазам. – Я записала, что он сказал, – объяснила она, и поднесла прямо к лицу обмякшую и измятую записку, держа ее обеими руками. На секунду она взглянула на меня поверх нераскрытой страницы (тушь текла черными струйками по ее щекам), а потом принялась читать те слова, которые ее попросил записать Северини. – Итак, «Вы с Северини…» – да, он всегда говорит о себе в третьем лице, так вот: «Вы с Северини – симпатические…» – эм, прости, я не могу это прочитать. Было так темно, когда я писала, а тут еще и этот дождь. Ладно. «Вы с Северини – симпатические организмы». – Она потрясла головой, откинув несколько прядей мокрых волос, упавших ей на лицо, и глуповато улыбнулась.