– Далия, – сказал я нарочито спокойным голосом. – Прошу, выслушай меня. Ты должна устроить еще одну встречу. Мне нужно еще раз увидеться с этим художником. Знаю, только ты сможешь это устроить. Иначе я боюсь и за тебя, и за себя. Мне нужно встретиться с ним еще раз!
– Тогда почему бы тебе не сходить в туалет и не глянуть в зеркало? Вон туда, – она махнула рукой в сторону занавеса, который разделял две части галереи. – Давай, иди туда и поговори сам с собой, как вчера.
– Я вчера не разговаривал сам с собой, Далия!
– Не разговаривал? А что же ты тогда там делал?
– Далия, договорись с ним о встрече! Ты посредник! Он с тобой свяжется, если ты ему позволишь.
– И кто же со мной свяжется?
Хороший вопрос. Ответа на него у меня не было. Я сказал ей, что вернусь в галерею завтра, надеясь, что к тому времени она хоть немного остынет и мы поговорим.
К сожалению, больше я Далию не видел. В ту ночь ее нашли мертвой на улице. Похоже, она ждала такси, чтобы доехать домой из бара, с вечеринки, или еще какого-то людного места, где она изрядно набралась. Но Далию сгубила не выпивка и не изнурительная богемная жизнь. Она задохнулась. Когда ее тело доставили в морг для освидетельствования, оказалось, что в ее гортани находится какой-то посторонний предмет. Похоже, кто-то с силой засунул ей в глотку «маленькую пластмассовую ручку игрушечной куклы», как сообщала заметка в газете. Была ли та ручка выкрашена в изумрудно-зеленый или какой-либо другой цвет – в заметке не упоминалось. Конечно, полиция обыскала Галерею искусств Далии Д. и нашла много похожих ручек, сваленных в проволочной корзине, каждая была выкрашена в свой цвет. И уж точно они обнаружили украденный из библиотеки магнитофон с начитанными на пленку монологами. Но власти никогда не смогли бы установить связь между этими арт-объектами и нелепой смертью хозяйки галереи.
После той ночи я больше не испытывал отчаянной нужды купить кассеты с монологами, даже о последней, про автобусную остановку, не думал, хотя так и не прослушал ее. Теперь у меня были подлинные рукописи, на основе которых автор создавал свои монологи-фантазии, – он оставил их мне в большом конверте на столе в библиотеке. Уже тогда он знал, как не знал я сам, что после нашей первой встречи мы больше никогда не увидимся. Почерк на страницах рукописей чем-то напоминает мой собственный, хотя наклон букв выдает левшу, тогда как я правша. Снова и снова я читаю монологи об автобусной остановке, о заброшенной фабрике и особенно часто – о доме с верандой, где лунный свет освещает ковер, усеянный телами паразитов. Я пытаюсь испытать бесконечный ужас и мрак дома, так же, как и раньше, но теперь все совсем иначе. Теперь образы запустения не приносят утешения, хотя ни они, ни мои принципы не изменились. Я знаю – ясно, как никогда ранее, – что теперь мне уже некуда идти, нечего делать, не с кем общаться. Голос у меня в голове все твердит мои старые принципы; это