Но не в этом дело.

И не в том, что дверь изначально не была заперта.

Поэтому, когда незапертая дверь распахивается, рукоятка топора вылетает у меня из рук — точно так же, как весь мой мир этой проклятой богом ночью.

Воздух.

Я держу в руках… воздух.

И затем дверь ударяется о стену — достаточно сильно, чтобы топор, вырванный у меня из рук, завибрировал, после чего следует мягкое, тяжелое «кланк!», с которым он падает на покрытый убогим ковролином пол.

Куклы.

Это первое, что я вижу, после того как дверь открылась вот таким волшебным образом.

Куклы, разбросанные повсюду, как в спальне неаккуратной девочки-подростка — непочтительность, призванная скрыть любовь, которую ребенок все еще испытывает к этому хламу. Среди кукол — пожелтевшие журналы: «16 Magazine» «Tiger Beat», «Бетти и Вероника».[101]

В центре комнаты — аленький столик, накрытый к чаепитию, тут же кое-что из косметики. Хозяйка и гостья наряжены в платья, которые явно им велики, обе в темных очках, обе накрашены, причем одна пара щек нарумянена чуть сильнее, чем другая. Две маленьких девочки — маленькая девочка и так называемая «маленькая девочка» — сидят по-турецки перед столиком и, оттопырив мизинчики, держат в руках пустые чайные чашки — неподвижные, замершие на середине… глотка.

Четыре темных линзы смотрят прямо на меня. На меня, скособоченного и неуклюже вцепившегося в свой топор. Неуклюже извиняющегося за дыру в двери и чувствующего себя чем-то вроде этой дыры.

Четыре темных линзы поднимаются синхронно, точно в балете, демонстрируя две пары глаз — двухцветных человеческих глаз Исузу и намного более темных глаз ее подружки.

— Марти, — произносит Исузу. — Это Твит.[102]

— Твит?

— Антуанетта, — поясняет Твит.

— Люди не называют вас «Тони»? — это не самый первый вопрос, который я собирался задать.

Что поделать, мои ожидания на протяжении всей сегодняшней ночи накрываются медной трубой.

— Ага, — вздыхает Твит.

Усталое «ага» взрослого человека.

— Видите, — продолжает она, — вот так всегда. Через какое-то время ты перестаешь добиваться от людей, чтобы они называли тебя как-то иначе. Потому что чем больше ты стараешься, тем больше они смеются, и единственный способ вернуть все на круги своя — это принять свое дурацкое прозвище, пока оно не превратится в обычный звук, которым люди пытаются привлечь твое внимание.