Он ненавидел, и ненависть приказывала ему бороться за жизнь. Какое-то время ему казалось, что ненависть и борьба за жизнь бессмысленны, так как все те, у кого был КЛЮЧ, умерли от гриппа. Он уже не мог им отомстить. Потом понемногу, по мере того, как рос его голод, он начал понимать, что
Ножка снова зацепилась за штанину Траска.
"Ну же", — прошептал Ллойд. "Давай. Иди сюда…"
Тело Траска медленно скользило по полу камеры. Ни один рыбак никогда не подсекал рыбу с такой осторожностью, с которой Ллойд тащил Траска. Вскоре его нога оказалась в пределах достягаемости Ллойда… если, конечно, Ллойд захочет ее достичь.
"У меня нет к тебе личной неприязни", — прошептал он Траску. Он дотронулся до его ноги. Он погладил ее. "Никакой личной неприязни. Я не собираюсь есть тебя, старина. Разве что мне придется это сделать".
Он не подозревал о том, что во рту у него выделилась обильная слюна.
В пепельном свете сумерек Ллойд расслышал какой-то звук, но сначала он был таким тихим и странным — позвякивание металла о металл — что он посчитал его плодом своего воображения.
Но потом раздался голос, и он подскочил на своей койке. Глаза на его истощенном лице широко раскрылись и заблестели. Голос плыл по коридорам административного крыла, потом по лестничным пролетам в коридоры, соединяющие помещения для свиданий с центральным отделением, где находился Ллойд, и наконец достигал ушей Ллойда:
Как ни странно, первой в голову Ллойда пришла следующая мысль:
В этот момент Ллойд очнулся. Он вскочил с койки, схватил ножку и принялся лупить ей по решетке камеры.
Голос, раздававшийся теперь значительно ближе, с лестницы, соединявшей административное крыло с камерами, прокомментировал: "Мы готовы тебя скушать, мы тебя так любим… ой-ой-ой… похоже, кто-то