И вот тут-то все и произошло. Из печки вдруг со страшным шипением повалил пар и в считаные мгновения заволок тесное пространство густыми клубами. Катя услышала, как мама со сдавленным криком скатилась с лавки. Стало почти невозможно дышать, а шипение нарастало, разбиваясь на отдельные шепотки, смешки, взвизгиванья, возбужденные, злые, ликующие. Катя с плачем забилась в угол и сквозь слезы, сквозь удушливую белесую пелену разглядела маму, которая отчаянно пыталась прорваться к ней.

Потому что ее не пускали.

Страшные, едва различимые силуэты метались в туманном мареве. Они дергали маму за волосы, хватали за грудь, за ноги, между ног. Взвыв волчицей, мама рванулась к Кате, но угодила ногой в таз с кипятком и с размаху грохнулась на дощатый пол. Со всех сторон грянул глумливый хохот и тени проступили отчетливее, протягивая жадные когтистые руки…

А потом дверь в парную со скрипом распахнулась, луч яркого солнечного света взрезал клубящуюся мглу, и тени с визгом и злобным шипением прянули по углам. Катя увидела в дверях высокий прямой силуэт бабушки, услышала ее гневный окрик…

Следующее, что она помнила – как лежала на печке, закутанная в банный халат, и смотрела на маму, которая ежилась на стуле, стыдливо прикрывая бедра полотенцем, пока бабушка протирала смоченной в спирту тряпицей длинные кровоточащие порезы на ее оголенной груди.

– Повезло же заполучить дуру в невестки! – причитала она. – Кому было сказано не соваться! Опять же, кто ходит в баню не напросившись? Семьдесят лет из людей это выколачивали, да не выколотили, а эта взяла и поперлась! Еще и дочку потащила, ой дура!

– Софья Николаевна, вы опять за свое… – вздохнула мама. – Печку вообще-то проверять надо. Хотя бы раз в год. Извините, конечно, что пошли без спросу, но остальное уже ваша вина, и суеверия ваши тут ни при чем.

– Суеверия, говоришь? – недобро прищурилась бабушка и так надавила тряпицей, что мама ойкнула. – У суеверий длинные когти. И не только когти. Скажи спасибо, что я подоспела вовремя.

– Ба, а что было бы? – робко подала голос Катя.

– А вот это, милая, тебе знать рановато, – как-то странно ухмыльнулась бабушка. – Только потом нашли бы вас с мамашей головою в каменке, с ободранной кожей…

Катя испуганно пискнула, а мама оттолкнула бабушкину руку и встала, обернув полотенце вокруг бедер.

– Ну все, хватит, – сказала она. – С меня довольно. Мы уезжаем из этого дурдома.

– Езжай, Галочка, езжай, – ничуть не огорчилась бабушка. – Всяко целее будете…

И они уехали. Дома мама усадила Катю себе на колени и серьезно поговорила с ней. Оказывается, никто в каменку бы их не засунул и кожу бы не содрал. Потому что, кроме них, в бане никого не было.