Катя попробовала возразить, что сама видела, честно-пречестно… На это мама ответила, что, когда человек задыхается, ему и не такая жуть может привидеться.

– А когти? – спросила Катя.

– А когти мне уже давно пора бы подстричь! – засмеялась мама, помахав пальцами с неровно обгрызенными ногтями (это была первая из двух вредных привычек, приобретенных ею в детдоме; второй было курение). – Понимаешь, Катёна… когда человек задыхается, он иногда невольно начинает раздирать себе ногтями грудь…

Катя вытаращила глаза. Мама погладила ее по голове.

– Да, это страшно, Катёна. Но все лучше, чем черти, верно?

Катя охотно согласилась, что хуже чертей ничего быть не может.

А вечером пришел с работы папа. Катя радостно выбежала ему навстречу, он подхватил ее сильными руками и закружил под самым потолком, а потом посадил на плечо и торжественно понес на кухню, где мама накрывала на стол.

– Ну и как мои Галчонок и Котёнок отдохнули у бабушки? – спросил папа, спуская Катю на пол.

При этих словах улыбка сползла с маминого лица. А Катя радостно сообщила:

– Мы парились в баньке и чуть не угорели!

И не успела мама рта раскрыть, как она уже отбарабанила папе всю историю их приключения.

Папа слушал, и лицо его становилось все мрачнее. Когда Катя закончила, он положил руку ей на плечо и сказал:

– Котенок, иди к себе в комнату. Нам с мамой нужно серьезно поговорить.

– Но я хочу кушать! – возмутилась Катя.

– Покушаешь, когда позовут, – спокойно ответил папа.

Его рука на плече показалась вдруг Кате тяжелой, как у бронзового памятника Ленину. Она покорно просеменила в детскую, села на кровать и взяла на руки плюшевую собачку Тёпу.

Судя по доносившимся из кухни голосам, разговор у папы с мамой не клеился. И вообще это был не разговор, а один сплошной крик.

– Ты хоть понимаешь, что натворила? – кричал папа. – Идиотка! «Ненаши» теперь от нее не отвяжутся! Никогда не отвяжутся!

– Марк, ты же взрослый человек! – возражала мама. – Какие еще «ненаши», что за детские сказочки? Твоей матери просто надо почаще прочищать печку…

– Мозги тебе надо прочистить! – бушевал папа. – Русским ведь языком было сказано! Не знаю, может тебе на идише объяснять? Или на латыни? А может, ты хорошо понимаешь только на своем родном, овечьем? Ме-е-е-е-е! – проблеял он донельзя противным голосом.