– Пойдем, Галя, – промолвила бабушка, тронув маму за плечо. Та вздрогнула и сказала:

– Вы с Катей идите, Софья Николаевна. Я сейчас.

– Хорошо, – согласилась бабушка. – Мы у ворот подождем.

Взяв Катю за руку, она медленно повела ее вниз по аллее, вившейся среди крестов, могильных камней и столиков, на которых лежали, отсыревая, скудные подношения покойным. Шла, устремив взор вперед, словно боялась оглядываться. Катя же, повинуясь порыву, оглянулась – и обмерла: она увидела, как мама плюнула на могилу. Кате представилось, что папа сейчас вырвется из земли, набросится на маму, схватит за взъерошенные рыжие волосы и начнет таскать из стороны в сторону, выкручивая голову, а когда мама, крича, упадет, ударит ногой в живот, и еще раз, и еще, как делал при жизни, только в этот раз изо рта его, вместе с выкриками «Сука! Сука!», будут брызгать грязь и дождевые черви.

Но папа не вылез. Не бить ему больше маму.

Бабушка потянула Катю за руку, и та покорно засеменила за ней.

Галя долго еще стояла возле могилы, глядя на вьющийся в холодном воздухе дымок сигареты. Вспомнились слова: «Яко тает дым, да исчезнут…» Вроде как-то так. Отрывок из молитвы. Где она ее слышала? Должно быть, в кино.

Яко тает дым, да исчезнет Марк Рощин, отец и муж, с лица земли.

Засунув руки в карманы, она прошлась вдоль могилы, поддевая ногами комья грязи.

– Вот ты и подох, – сказала она. Ей хотелось, чтобы он мог ее слышать, чтобы каждое слово разило его словно раскаленный клинок. – Мне все равно, что ты сделал. Плевать, что ты жизнь мою искалечил. Но Катеньку я тебе не прощу. Она же твоя дочь, скотина. Взорвать бы твою могилу ко всем чертям!

Щелчком пальцев она отправила окурок прямо в центр земляной кляксы.

– Э, гражданочка! – гаркнул невесть откуда взявшийся мужичок. – Христа ради, не сорите! Разгребай тут потом за вами…

Взмахнув крыльями, с дерева снялась спугнутая ворона и, каркая, будто в насмешку, закружилась в белесом мареве неба.

3

3

В комнате у бабушки обстановка была ей под стать – изящная и в то же время сурово очерченная: и кровать у левой стены, и книжный шкаф с застекленными полками у правой, и часы с маятником в углу, отрывисто чеканившие мгновения – так… так… так… – а высокое кресло у окна и вовсе походило на королевский трон. Да и сама бабушка, восседавшая в нем, положа руки на подлокотники, напоминала Кате вдовствующую королеву – или, может, старую графиню из оперы «Пиковая дама», которую они с мамой однажды смотрели по телевизору.

Под мерный стук часов бабушка рассказывала истории. Страшные, злые истории.