Наутро мама вернулась, увидела, что Катя вся исполосована, вызвала милицию. Папе нехотя вкатили очередные пятнадцать суток. Еще через три дня, возвращаясь из школы, Катя столкнулась в подъезде с Дубовиком. Лицо следователя было как у кота, выжравшего банку чужой сметаны, и Кате вдруг захотелось подпрыгнуть и врезать по этому лицу кулаком. Вместо этого она посмотрела следователю прямо в глаза и сказала, поражаясь собственной храбрости:

– Не приходите больше.

И тут же, не став ждать ответа, поспешила наверх. Звонок не работал – папа сломал его месяц назад. Ее руки дрожали, когда она пыталась попасть ключом в замок.

Мама заперлась в ванной. Катя робко постучалась к ней, но сквозь шум льющейся воды услышала лишь глухое:

– Уйди!

Она ушла в детскую, легла на кровать и прижала к себе Тёпу, стараясь унять непонятную, сосущую тоску, поселившуюся в животе. А в ванной все лилась и лилась вода, словно мама хотела смыть с себя что-то очень гадкое и никак не могла.

То, что произошло две недели спустя, до сих пор преследовало Катю в кошмарах.

Она проснулась на рассвете оттого, что с нее сдернули одеяло. Сжалась в комочек, подтянув ноги к животу, думая, что папа опять будет бить ремнем… и подавилась вскриком.

Вместо ремня папа принес кухонный нож. Тусклый свет из окна играл на широком клинке в багровых разводах. Темные брызги засыхали на папиных щеках, на лбу, и медный запах висел в воздухе, перебивая спиртовой дух.

– Ты у меня уже большая, – проговорил папа каким-то странным голосом. Как будто ему не хватало воздуха. И вдруг, отбросив нож, навалился всей тяжестью, одновременно пытаясь расстегнуть брюки. Тут только она поняла, чего он хочет. Это осознание наполнило ее животным ужасом. Она дико забилась под ним, как пойманный зверек, пытаясь вырваться из его жадных, шарящих рук…

Внезапно папа закричал. Схватившись за плечо, он скатился с кровати, и Катя увидела маму с папиным ножом руке.

– Скотина! – визжала она. – Как ты мог?!

– А вот так, – с жутким спокойствием ответил папа, поднимаясь на ноги, и с размаху вогнал кулак ей в нос. Хлынула кровь, мама отлетела назад, но ножа не выпустила. Небритое папино лицо пересекла кривая усмешка. Он занес руку для нового удара, но мама метко чиркнула его лезвием по запястью.

– С-с-сука! – прошипел он.

– Пошел вон, – прогнусавила мама, сплюнув кровью. – Или, клянусь, я убью тебя.

Папа надвигался. Мама отступала, рассекая воздух перед собой взмахами ножа. Маленькая и худенькая, как мальчишка-подросток, взъерошенная, полы пальто словно крылья, Галчонок перед котом. Перед тигром. Перед Шерханом. Нижнюю половину ее лица залило кровью, отчего казалось, что мама обросла красной бородой.