– Убирайся! – кричала она. – Ты совсем с ума сошел? Не трогай нас!

Он бросился вперед. Она лягнула его, метя в пах, но попала по ляжке. Папа поймал ее руку с ножом и выкрутил, одновременно сделав подсечку. Вскрикнув, мама повалилась на пол, увлекая его за собой, а нож со звоном отлетел под кровать. Папа схватил маму за уши и несколько раз стукнул головой об пол, а потом его пальцы сомкнулись у нее на горле…

Катя, опомнившись, прямо с кровати прыгнула папе на спину, обвила руками и ногами и изо всех силенок пыталась оттащить. Он зарычал, глухо, по-звериному, и продолжал душить, душить…

Надо взять нож, промелькнула у нее в голове жуткая мысль.

Но ведь это папа. Хороший человек, который катал ее на плечах.

Мама дергалась, суча каблуками по паркету.

Хороший человек, который гораздо лучше мамы умел повязывать бантики («Понимаешь, Котёнок, ей просто никогда не приходилось завязывать галстук!»).

Глаза мамы закатились, оставив одни белки, она хрипела.

Хороший человек, который подарил ей жизнь… а сейчас отнимал жизнь у мамы.

Бить надо в спину, только не лезвием, как мама, потому что он просто отберет нож и неизвестно, что тогда сделает, а острием. И налечь всем весом, чтобы наверняка…

И тут раздался треск выбитой входной двери и топот бегущих ног. И с пистолетом наголо, словно крутой герой американского боевика, ворвался в комнату Дубовик в сопровождении троих дюжих оперативников. Он с ходу заехал папе рукоятью пистолета в висок, и папа, разжав пальцы, опрокинулся навзничь, едва не раздавив Катю. Двое милиционеров тут же перекатили его на живот, заламывая руки за спину.

Бренчали наручники.

В коридоре надрывалась плаксивым басом овчарка.

Дубовик опустился возле мамы на колени и принялся хлопать ее по синюшным щекам, приговаривая:

– Галя, Галочка, очнись…

Впервые в жизни Катя была рада ему.

Мама поперхнулась. С хрипом втянув в себя воздух, оттолкнула Дубовика и зашлась в надсадном кашле. Изо рта свесились нити кровяной слюны. Люди все прибывали, среди них Катя видела и соседей. Она готова была сгореть со стыда: оттого, что сидит перед ними раздетая, что мама вся в крови, что ворочающееся на полу, бессвязно бормочущее существо – ее родной отец. Дубовик, бледный и злой, кричал, требуя выдворить посторонних.

– Ничего, – просипела мама, обнимая дрожащую Катю, словно хотела укрыть от чужих, враждебных глаз. – Ничего, Катёна… все хорошо…

– Все хорошо? – прошипел Дубовик. – Твой благоверный только что на улице девчонку зарезал, все хорошо.

И тогда случилось самое страшное: мама засмеялась.