Несмотря на страх и сгущающиеся сумерки, эти мысли убаюкали Сорокина. Поэтому он пропустил появление пращуров. Только звякнула цепь где-то совсем рядом, за соседним деревом – и в следующий миг прогремел выстрел. Вспышка на короткое время ослепила его, да и в ушах зазвенело. Инстинктивно Сорокин рванулся в сторону, налетел на кого-то из мужиков, чуть не повалив беднягу наземь.

– Вон он! – взвизгнула Комаровская. – Слева!

Грохнул еще один выстрел, раздался громкий треск, будто рвали напополам толстую мокрую тряпку. Заверещал Комаровский – тоненько, пронзительно, ничуть на себя не похоже. Проморгавшись, Сорокин увидел: его сосед, большой и могучий, катался по земле, пытаясь сбросить нечто серое, бесформенное, похожее на рассыпающуюся связку валежника – ни дать ни взять медведь, отбивающийся от гончей. Вокруг бестолково носилась медведица, потратившая впустую ружейный заряд и теперь страшащаяся коснуться того, что заживо пожирало ее мужа.

«Валежник», облепивший Комаровского, состоял вовсе не из веток. Это были кости, человеческие кости, но не собранные в скелет, а связанные в определенном порядке обрывками мешковины, соединенные звеньями ржавой цепи или другими мелкими косточками. Первым и единственным сравнением, пришедшим непроизвольно в голову Сорокину, была паутина – костяная паутина, в центре которой, словно распухший ненасытный паук, находился череп, впившийся желтыми зубами в шею своей жертвы. Комаровский уже не визжал, а мычал, низко и хрипло, и в мычании этом булькала хлещущая горлом кровь. Он поворачивался из стороны в сторону, будто пытаясь понять, с какой стороны жене будет удобнее подступиться к его спасению. Но Пелагея Никитична уже ни к чему не пыталась подступиться, а только шаталась из стороны в сторону, прижав к груди бесполезную винтовку.

Что-то хрустнуло. Комаровский замолчал и тяжело, неспешно опустился наземь, уткнулся лицом в хвою. С трудом оторвав взгляд от его подошв, дергающихся в такт неслышной музыке смерти, Сорокин увидел других пращуров. Они стояли среди деревьев: черные бесформенные силуэты, увенчанные голыми черепами, пересохшие колодцы глазниц, несмолкающий беззвучный хохот отвисших челюстей. Кости, цепи, плесневелая холстина. Как мало нужно, чтобы защитить свое.

– Хватай барыню, – шепнул он Архипу. Тот кивнул, словно только и ждал приказа, подскочил к Комаров-ской, схватил ее за талию, взгромоздил на плечо. Пела-гея Никитична не сопротивлялась.

– За мной! – скомандовал Сорокин громким шепотом.

Теперь они побежали, ничуть не боясь напороться на ветку или подвернуть ногу, бежали так, что ветер свистел в ушах. Закатное солнце озаряло им путь, втаптывало в землю тени, било в спины тусклым оранжевым светом, словно подгоняя. Даже Егорыч, несмотря на солидный возраст, не отставал. Лес вокруг становился все реже. Уже казалось, что пахнет влагой, холодной речной водой, когда силы покинули Архипа.