– Что происходит? Нас обманули! Мошенник! – неслось со всех сторон.
Сидевшие далеко от сцены не видели силуэта Пелудо, который смутно вырисовывался в широкой струе мельничной воды. Сидевшие спереди красноречиво обрисовывали ситуацию, чтобы задние ряды присоединились к нарастающему недовольству. Даже те, кто отправился в тот день на берег в уверенности, что их ожидает дешевый трюк, чувствовали себя обиженными и обманутыми: проделки Пелудо оказались фокусом самого скверного пошиба и уж точно не стоили уплаченных двадцати сентаво.
Симонопио подвоха не ожидал: он верил в чудо до того момента, когда Пелудо неуклюже полез в воду. Его сердце взволнованно забилось, но вновь обрело обычный ритм, едва лишь стало очевидно, что Пелудо не сидит под водой, а стоит в струе воды. Даже песенка, которую пел Пелудо, была не из лучших: кого интересовали страдания крестьянина, у которого издох мул? Такое могло случиться с кем угодно в любой день недели.
Симонопио не понимал, чего именно требует публика. Пелудо не соврал: он пел под водой, как и обещал. Зрители – и он в их числе – получили то, что было заявлено с самого начала. Внезапно он потерял интерес к представлению и принялся рассматривать лица людей, слушать голоса и наблюдать за клокочущей вокруг яростной энергией, хотя не чувствовал ни малейшего искушения присоединиться к возмущению и громким проклятиям: он чувствовал себя не обманутым, а разочарованным. Если бы он мог, он бы спрыгнул в воду и выбрался на берег. Но ему не хотелось протискиваться через толпу, которая с каждой минутой напирала все сильнее, требуя у сына Пелудо вернуть им деньги. Устав от возмущенных воплей, Симонопио неподвижно сидел на своем месте, пытаясь выбросить все произошедшее из головы. Но это оказалось непросто.
Наконец он решил, что с него хватит – хватит этих воплей, хватит отрицательной энергии. К тому же он окончательно продрог на этом ледяном камне. Окоченевший, он больше не мог игнорировать холод и разочарование. За последние пять дней он вложил слишком много усилий, пытаясь представить, как человек может петь под водой, и, желая увидеть это чудо собственными глазами, отказался от приглашения Франсиско-младшего, которое на самом деле всей душой рад был бы принять.
Симонопио решил, что извинится перед мальчиком, а раз уж никаких чудес не последовало, тому будет любопытно услышать, что в знак презрения и разочарования люди принялись швырять в Пелудо остатки трапезы. Расскажет он и про то, что струя воды, внутри которой прятался мошенник, была слишком толстой и сквозь нее не пролетал ни один гнилой помидор: ударившись о струю, снаряды сыпались вниз и исчезали в реке. Но потом кому-то пришло в голову с силой запустить апельсин, и, ко всеобщему ликованию, Пелудо наконец получил плоды своих музыкальных трудов. Мальчика непременно рассмешит, как даже светские дамы, усталые, продрогшие и обалдевшие от долгих часов ожидания под открытым небом, отбросили всякую сдержанность и в едином порыве, подобно пчелиному рою, загудели и закричали, в точности как те самые людишки, которых не допускали в отделение для первого класса в цирке Вильясеки и уж тем более в избранное общество. Ворочаясь на своем камне, Симонопио признал, что с выбором места для любования зрелищем он ошибся. В итоге угодил в ловушку, и теперь ему приходилось ждать, пока люди не начнут расходиться. Идея пересечь реку вплавь и достичь противоположного берега его не привлекала: он бы еще сильнее замерз, а возвращаться домой пришлось бы по самой длинной дороге.