В то утро Франсиско Моралес позвонил в службу такси, куда в случае необходимости всегда звонила Ортензия, женщина, нанятая его детьми, чтобы присматривать за вдовцом, исполняя одновременно обязанности экономки и медицинской сестры. В медсестре он не нуждался, потому что все еще самостоятельно обеспечивал свои физиологические потребности, но в целом не возражал против того, чтобы кто-то о нем заботился. Он не называл Ортензию няней: в его возрасте это звучало бы дико, хотя, с другой стороны, чем отличалась она от его няни Полы? От обеих требовались внимание и забота. Так мало, в сущности.

Он решился на эту поездку, повиновавшись порыву, необычному для человека его возраста. В то утро он проснулся рано, верный распорядку, связывавшему его с Ортензией вот уже более пятнадцати лет. Распорядку деловитого приятельства: она на кухне, он в удобном шезлонге, тщательно подогнанном под контуры его тела, который дети подарили ему как-то на Рождество. В мягких объятиях шезлонга он просиживал дни напролет и поднимался, лишь почувствовав в бедре покусывания и щипки его кресла-качалки, чуть раньше него устававшей от этой постоянной вынужденной близости.

Иногда ему казалось, что он превращается в мраморную статую Родена, в «Мыслителя», вечно сидящего в одном и том же положении, которого он видел когда-то в Париже; он даже не пытался откинуть спинку шезлонга или использовать иное положение, например приподнять ноги. Часы летели быстро, время текло равнодушно. И будто бы испарялось. При спущенных шторах, в полутьме, между визитами кого-нибудь из сыновей, внуков или правнуков он отключался, закрывал глаза и затыкал уши, несмотря на вечно включенный телевизор, единственное окно в мир. Что нового мог он увидеть или услышать в этой безмозглой коробке, в дурацком ящике? За свою долгую жизнь он видел все и не желал повторения. Ему часто казалось, что все повторяется: те же ошибки, те же тревоги и те же правительства, менялись только лица. Ни малейшего удивления. Никогда. Отключаясь от настоящего, он запирался в прошлом, в воспоминаниях; единственное повторение, которое он выносил, были одни и те же воспоминания, которые наполняли его жизнь.

В тот день он поднял трубку и набрал номер такси, как бывалый путешественник. Набил портфель деньгами и, ничего не сказав Ортензии, которая, как обычно, варила на кухне очередной ароматный суп, вышел на полуденное солнце и принялся ждать. Такси вскоре подъехало. Он отказался садиться на заднее сиденье, как было принято, – сел впереди, чтобы обозревать всю панораму.