Женщины заговорили про учителей: Ирина Афанасьевна до сих пор в школе работает. А Хлебалка зимой умерла в неотапливаемой сталинке. Математичка на пенсии рыбок разводит.

Верзин не участвовал в разговоре. Он смотрел на Самохину, в девичестве Шепелеву, и посылал ей один и тот же мысленный вопрос: помнишь, помнишь, помнишь?

После очередной рюмки он молча встал, походя погладил Олю по плечам и вышел в коридор.

– Куда? – окликнула Лена.

Не зная, что видит жену в последний раз, он сухо бросил:

– Курить.

По ночной квартире он прошел к балкону. Уткнулся в стекло горячим лбом, жадно вдохнул воздух.

«Совсем я захмелел, – подумал он и добавил: – От тебя».

Первой сигарете он поджег фильтр. Выругался, сплюнул ее в сумерки и прикурил вторую. Посмотрел вниз из окна.

Оно сидело на кондиционере в пяти метрах от Верзина. В сумерках отчетливо виднелась выпростанная из-под перепончатых крыльев мускулистая лапа в чешуе, когти, вцепившиеся в стену.

Верзин отшатнулся. Похлопал себя по щекам. Сигарета в его губах болталась из стороны в сторону.

– Надо же, – пробормотал он и снова высунулся в окно.

На кондиционере никого не было, и он вздохнул облегченно. А потом перевел взгляд чуть правее.

Оно ползло по фасаду здания, ловко цепляясь когтями. Огромные кожистые крылья шуршали о бетон.

В двух этажах от Олиной квартиры. Прямо под кухонным окном.

Верзин подавился дымом и закашлял.

Крылатая тень повернула к нему узкую голову. Холодные желтые глаза рептилии посмотрели на мужчину.

Верзин упал назад, на мешок с картошкой, перевернулся, оцарапав плечо о педаль велосипеда. Сердце бешено колотилось в груди.

Рот жевал один и тот же вопрос:

– Как же так? Как же так, а?