Семья Панолли жила в большом белом особняке на краю города. Участок был обнесен кованым забором, но, когда они подъехали, ворота были открыты. Подъезд к дому с массивной резной деревянной дверью освещали фонари. На двери висело латунное кольцо-молоток, прямо под огромным рождественским венком из свежесрезанных сосновых лап. Но не успели братья постучать, как дверь перед ними распахнулась.

Дверь им открыла та самая девушка, которая ответила на телефонный звонок Сэма. На вид ей было лет двадцать. На ней был красный свитер крупной вязки с белым оленем спереди, линялые джинсы и теплые фиолетовые носки.

– Я Хизер, – представилась она, широко улыбнувшись.

– Я Сэм, а это – Дин.

– Ваш отец дома? – спросил Дин.

– Я позову его. – Светлые распущенные волосы рассыпались у нее по плечам, когда она повернулась и пошла в дом.

– Милашка, – пробормотал Сэм, когда она скрылась.

– Это просто детская миловидность, – усмехнулся Дин.

Не успел Сэм ответить, как они услышали шаги. Отец Хизер ступал тяжело, постукивая тростью. Это был крупный высокий мужчина, широкоплечий и с большим животом. Он опирался на деревянную трость.

– Вы Дин? – спросил он, подходя к Сэму и протягивая ему руку.

– Нет, я Сэм. Вот Дин. – Сэм коротко пожал протянутую руку.

Доктор повернулся к Дину, также обменялся с ним рукопожатием и сказал:

– Рад видеть вас обоих. Добро пожаловать в мой дом. Для кофе поздновато, но, может, вы не откажетесь от чашечки травяного чая? Или какао?

– Нет, спасибо, – откликнулся Дин. – Не хотим злоупотреблять вашим гостеприимством.

– Тогда давайте хотя бы присядем, – ответил Панолли. Он указал в сторону закрытого раздвижной дверью проема. – Идемте.

Дин шел впереди, за ним Сэм и доктор Панолли с Хизер. Они оказались в гостиной, заставленной предметами старины, как антикварная лавка. Протискиваясь между столиками и светильниками, столиками со встроенными светильниками, корабельным сундуком, огромной медной урной, ветхим стулом, который готов был рассыпаться от малейшего прикосновения, Дин, наконец, увидел диван, который выглядел достаточно прочным, и уселся на него. Сэм пристроился рядом. Панолли расположился в массивном кресле перед стеклянным кофейным столиком, а Хизер села на хлипкий стульчик.

– Надеюсь, вы не зря приехали, – начал Панолли. Он обхватил голову руками, будто хотел пригладить пышную седую шевелюру. У него были тяжелые веки, бульдожья челюсть и крупные яркие губы. – Боюсь, мне нечего особо рассказать, кроме того, что уже и так известно и о чем писали в газетах. Мне было тогда примерно столько же лет, сколько Хизер сейчас. Или чуть меньше. Это же был 1966 год, верно? Глядя на меня теперь или на наш городок, сложно поверить, но тогда в Сидар-Уэллсе были хиппи, и я тоже хипповал. Кажется, мы тогда еще себя так не называли. Это словечко появилось год спустя, после Лета Любви. Но волосы у меня были длиннее, чем у Хизер, я носил драные джинсы, протестовал против войны во Вьетнаме, слушал рок-н-ролл и фолк. В том году вышел альбом Blonde on Blonde Боба Дилана, и это стало настоящей сенсацией. Тогда же он попал в аварию, которая навсегда изменила его жизнь и американскую музыку.