Словом, она идет домой. Она переоденется в шорты и лифчик и проведет около часа в тихом (наслаждении) размышлении, ощущая, как пол под ее ногами превращается в медленно покачивающуюся палубу, вслушиваясь в рычание, мычание и блеяние животных, чувствуя тепло и свет другого солнца и ожидая волшебного мгновения — Салли не сомневалась, что оно наступит, если она подержит щепку в руках достаточно долго, будет сидеть очень-очень тихо и настроится на очень-очень молитвенный лад, — когда нос огромной деревянной лодки с тихим скрежетом уткнется в верхушку горы. Она не знала, почему Господь из всех истинно верующих на свете решил одарить этим ярким сверкающим чудом именно ее, но раз уж Он сделал это, Салли намеревалась прочувствовать наслаждение как можно глубже и полнее.

Она вышла из здания школы через боковую дверь и пошла через площадку для игр к учительской стоянке машин — высокая красивая женщина, длинноногая и светловолосая. Об этих ногах велось немало разговоров в парикмахерской, когда Салли проходила мимо на своих низких каблучках, обычно держа в одной руке сумочку, а в другой — Библию, полную закладок.

— Господи, у этой девки ноги растут прямо от подбородка, — однажды сказал Бобби Дугаз.

— Тебе не стоит о них переживать, — возразил Чарли Фортин. — Вокруг твоей задницы они никогда не обовьются. Она принадлежит Иисусу и Лестеру Пратту. Именно в таком порядке.

После этой остроты Чарли парикмахерская огласилась взрывом веселого мужского хохота. А снаружи Салли Ратклифф продолжала свой путь к его преподобию Роузу на вечерние библейские занятия, которые проводились для молодежи по четвергам, ни о чем не подозревая и не заботясь, надежно упакованная в счастливую невинность и добродетель.

Никто не отпускал никаких шуток о ногах или о каких-либо иных достопримечательностях Салли, если в парикмахерской случалось находиться Лестеру Пратту (а он заходил туда не реже чем каждые три недели — подровнять свою щетину). Все, кого это интересовало в городе, прекрасно знали, что он верит, будто Салли писает духами и испражняется петуниями, а с человеком, сложенным как Лестер, о таких вещах лучше не спорить. Он был довольно дружелюбным парнем, но не выносил шуток на тему Господа и Салли. А парень вроде Лестера мог кому угодно, не напрягаясь, выдернуть при желании руки и ноги, а потом приставить их обратно, поменяв местами.

Лестер и Салли бывало обнимались и целовались, но они никогда еще не проходили весь путь. После таких объятий Лестер обычно возвращался домой в полном раздрызге — рассудок его разрывался от радости, а яйца зудели от неутоленного желания, — и мечтал о той ночи, теперь уже близкой, когда ему не придется останавливаться. Иногда он боялся, как бы ему не утопить ее в первый раз, когда они по-настоящему сделают это.