Он осекся. Ответа не было, а это означало, что ее здесь нет. Если только она не...

Со всей скоростью, на какую он был способен, Лестер ринулся наверх в неожиданной уверенности, что найдет ее спящей в его постели. Она раскроет глаза и усядется на кровати, простыня соскользнет с ее чудных грудок (которые он осязал — ну, что-то в этом роде, — но никогда еще не видел); протянет к нему руки, ее прелестные сонные глаза широко раскроются, и... к тому времени, когда часы пробьют десять, они уже больше не будут непорочными. Раз-два-три!

Но спальня была так же пуста, как и кухня и комната внизу. Одеяла и простыни, как обычно, валялись на полу; Лестер был из тех парней, которые настолько переполнены энергией и святым духом, что просто не в состоянии спокойно проснуться и встать с постели утром; он вылетал из нее с жаждой не просто встретить грядущий день, а скрутить его, швырнуть на зеленое поле и погонять, как мячик.

Сейчас он, однако, спускался по лестнице медленно и нахмурившись, что портило его широкое простодушное лицо. Машина была здесь, а Салли — нет. Что это могло значить, он не знал, но ему это явно не нравилось.

Он зажег свет на крыльце и решил посмотреть, не оставила ли она ему записку в машине. Он дошел до верхней ступеньки и застыл словно замороженный. Точно — там была записка, причем написанная прямо на крыле «мустанга» ярко-розовой краской из баллончика, взятого, по всей видимости, в его собственном гараже. Большие буквы нагло ухмылялись ему в лицо: ПОШЕЛ ТЫ К ЧЕРТУ, ЛЖИВЫЙ УБЛЮДОК!

Лестер долго стоял на верхней ступеньке крыльца, снова и снова перечитывая послание своей невесты. Где тут собака зарыта? Молитвенное собрание? Она решила, что он поехал на Ауберн, чтобы закадрить какую-нибудь девчонку? При всем его огорчении это была единственная мысль, в которой, на его взгляд, содержался хоть какой-то смысл.

Он вошел в дом и набрал номер Салли. Он ждал долго, гудков двадцать, но там никто не снимал трубку.

10

Салли знала, что он будет звонить, и поэтому попросила у Айрин Лутдженс разрешения переночевать у нее. Айрин, едва не лопаясь от любопытства, сказала: «Да о чем речь, конечно». Салли была так чем-то расстроена, что вовсе не выглядела красивой. Айрин не верила своим глазам, но факт оставался фактом.

Со своей стороны, Салли никоим образом не собиралась рассказывать ни Айрин, ни вообще кому бы то ни было о том, что произошло. Это было слишком ужасно, слишком постыдно. Она унесет это с собой в могилу. Итак, не меньше получаса она упорно отказывалась отвечать на расспросы Айрин, а потом вся история выплеснулась из нее вместе с горячим потоком слез. Айрин слушала, обнимая подругу, и глаза ее становились все больше и круглее.